Либеральный камуфляж первых лет екатерининского царствования позволил Новикову беспрепятственно выпустить в свет курс лекций профессора-масона Я. И. Шнейдера «Рассуждения на Монтескиеву книгу „О разуме законов“» (1782), а шесть лет спустя — острый политический памфлет давнего корреспондента русской императрицы И. Г. Циммермана «Народная гордость». Яркое выступление немецкого просветителя против национальной ограниченности и шовинизма несомненно встретило сочувственный отклик у русских читателей. Не мнимое благородство происхождения, не торжество грубой силы, а только успехи наук и искусств, гуманное и справедливое правление могли служить, по их мнению, законным основанием для патриотического чувства. «Я почитаю за республиканца, — писал Циммерман, — такого человека, который всему предпочитает любовь к своему Отечеству, законам и безмерную имеет ненависть к деспотизму» [121] . Эта формулировка гражданских добродетелей была настолько емкой и привлекательной для каждого просвещенного человека, что сама Екатерина II в письме Циммерману от 29 января 1789 г. поспешила объявить себя «республиканкой» [122] . Прошли четыре года, и Новикову пришлось открещиваться перед грозным Шешковским от этой «мерзкой книги» и делать вид, будто бы он никогда не имел о ней никакого представления. Трудно поверить его словам, вспомнив сколь горячо рекомендовались на страницах «Московских ведомостей» философские рассуждения Циммермана [123] . Французская революция внесла серьезные коррективы в политику русского правительства.

Судя по характеру вопросов Шешковского, издание книги Циммермана, напечатанной без указания фамилии автора, притом в переводе с французского языка, первоначально инкриминировалось Новикову как одно из тягчайших преступлений. Дальнейшее следствие показало полную несостоятельность попыток обвинить издателя в сочувствии якобинцам, и Екатерина, как не раз уже бывало, постаралась забыть этот досадный для нее эпизод.

Поиски позитивной политической программы не ограничились у Новикова изданием сочинений историков и юристов. Воздавая должное мудрым законодателям прошлого, он понимал, как далеки были от идеала рабовладельческие республики и могущественные империи, где по прихоти судьбы на смену просвещенному монарху приходил жестокий деспот. Царство разума и добра казалось недостижимым в реальной действительности, и все-таки воображение мыслителей упорно искало пути к раскрепощению духовных и производительных сил общества. За четверть века своей издательской деятельности Новиков напечатал полтора десятка социально-философских утопий. Самыми интересными среди них по праву следует признать аллегорическую повесть немецкого писателя-масона Г. В. Бериша «Путешествие добродетели» (1782) и вымышленное жизнеописание афинского сенатора «Аристид, или Истинный патриот» (1785). Политические идеалы авторов этих книг на первый взгляд не отличались особой оригинальностью. Страстные филиппики против деспотизма, хвалы просвещенной монархии и «святой вольности» давно уже стали привычными русским читателям. Своеобразие общественной позиции Бериша и его анонимного единомышленника проявилось прежде всего в их отношении к официальной религии. Как истинные масоны, они гневно ополчились против двух самых страшных врагов человечества — атеизма и суеверия. Проповедь «внутренней» церкви и единобожия, нападки на алчных и невежественных «жрецов» явно пришлись не по нраву духовным цензорам. Екатерина не запретила «Аристида», как предлагал архиепископ Платон, однако стремление неизвестного автора противопоставить тружеников-крестьян тунеядцам в коронах и рясах едва ли осталось незамеченным властями и читателями [124] . «Человек, полезнейший в государстве, — писал философ-масон, — есть тот, который вместо одного произведет два колоса… Ты не сыщешь в целом свете единого земледельца, который бы когда-нибудь вредил своему Отечеству своими трудами, а тысячи государей, полководцев и жертвоприносителей обагрили мир своим примером и обременили своими действиями» [125] . Не удивительно, что человек столь радикальных взглядов в принципе признавал за народом право изгонять дурных царей.

Положение крестьянства и «умеренность» правления были основными критериями при оценке благосостояния той или иной страны в изданной Новиковым книге Л. А. Караччоли «Путешествие Разума в европейские области» (1783). «Порабощение (т. е. крепостное право — И. М.), — писал итальянский философ, — бывает источник скудности. Истребляя ревнование, оно истребляет земледелие и торговлю» [126] . Крепостническая Польша и нищая Испания, где еще не угасли костры инквизиции, кровожадные турецкие янычары и легкомысленный Людвиг XVI произвели на путешественника Люцидора удручающее впечатление. Только на севере Европы и среди Альпийских гор сохранились еще «оазисы» вольности: Швеция и Швейцария, населенные свободными от крепостной зависимости, богатыми и трудолюбивыми крестьянами. Отправляясь в Петербург, герой мечтал о встрече с просвещенной императрицей, даровавшей своему народу мудрые законы. Путешествие по России заставило его умерить первоначальные восторги. Русский перевод беседы Люцидора с екатерининскими министрами изобиловал странными многоточиями, которые заменили по цензурным соображениям резкие высказывания итальянского гостя против крепостничества и фаворитизма [127] .

Негативная критика отдельных пороков русской государственной системы давно уже стала для Новикова пройденным этапом. Утратив надежду на благотворные реформы «свыше», он обратился к самостоятельным поискам панацеи, которая могла бы исцелить социальные язвы его Отечества. В 1783 г. Новиков напечатал книгу немецкого ученого-экономиста Ф. В. Таубе «История о аглинской торговле, манифактурах, селениях и мореплавании». Последняя глава этого серьезного, хорошо документированного исследования была посвящена анализу причин, побудивших северо-американские колонии к войне за независимость. Все собранные педантичным ученым факты явно свидетельствовали в пользу повстанцев, однако он не мог и не хотел признать за ними права на бунт против законной власти. Насильственные методы борьбы с социальным злом в корне противоречили идеологии умеренных просветителей, а тем более учению масонов. Жестокие преследования властями деспотического государства инакомыслящих открывали перед жертвами произвола иной, менее радикальный путь к спасению. Именно его и избрал герой повести Ж. П. Рабо Сент-Этьена «Торжество немилосердия» (1782), несчастный гугенот, бежавший из своего Отечества. Для гуманиста и патриота Новикова и «бунт» и эмиграция были принципиально неприемлемы. Оставалось только мечтать о мирном преобразовании русского общества путем нравственного перевоспитания каждого из его сограждан.

Большая часть философской литературы, изданной Новиковым, была посвящена этическим проблемам, вопросам личной и общественной нравственности. Выросшему в патриархальной семье убежденному масону атеизм представлялся несовместимым с высокими моральными принципами. Стремление обратить на истинный путь «заблудшие души» побудило Новикова издать «Рассуждение против атеистов и неутралистов» Г. Греция (1781) и апологию христианству Эразма Роттердамского «Христианин воин Христов и победоносное его оружие» (1783). Ополчаясь против безбожия, философы-гуманисты апеллировали не только к чувству, но и к разуму человека.

Категорически не преемля атеизм, Новиков сохранял независимость суждений, широту взглядов, уважение к мнению инакомыслящих. Идеологическая неоднородность русского масонства XVIII в. оставляла определенный простор для философской и политической полемики. Столкновения мистиков и деистов, консерваторов и фрондеров нашли отражение в новиковском книжном репертуаре. Признавая за каждым человеком право печатать книги по собственному выбору, Новиков явно предпочитал умеренность и терпимость слепому фанатизму «пустосвятов». Эту позицию просвещенных идеалистов четко сформулировал герой нравоучительной повести Вольтера «Энни, или Мудрец и Атеист». «Безбожие и суеверие, — утверждал он, — суть два полюса земли, исполненные смятения и ужаса; малейшая область добродетели лежит между сими полюсами» [128] .

Ярким примером просветительных тенденций, существовавших в среде русского масонства, может служить напечатанная Типографической компанией книга И. Я. Бруккера «Сокращенная история философии от начала мира до нынешних времен» (1785). Горячий сторонник рационалистического учения Вольфа, Брукнер осуждал фанатизм и суеверие, под какой бы личиной они ни скрывались. Лжеучитель халдеев Зороастр и философ-мистик Пифагор, древние египетские жрецы и современные розенкрейцеры не внушали ему никакого доверия. Еще более резко немецкий ученый выступал против «тайных» наук, кабаллистики, магии и алхимии, видя в них лишь «бестолковые аллегории» или грубый обман. Высокую оценку получили в этой книге труды философов-материалистов Демокрита и Эпикура, Бэкона и Бруно, Гоббса и Лейбница. Заметим, что именно здесь русский читатель впервые познакомился с биографией Т. Кампанеллы, автора утопического трактата о о Городе Солнца.

«Сокращенная история философии» не была случайным явлением в новиковском репертуаре, о чем свидетельствуют многочисленные статьи, публиковавшиеся на страницах «Московского ежемесячного издания» (1781) и журнала «Покоящийся трудолюбец» (1784). «Причина всех заблуждений есть невежество», — провозглашали юные питомцы Новикова [129] и развивали эту мысль, наглядно показывая читателям истинное лицо ханжества и фанатизма. Искренняя приверженность религии не являлась для них оправданием злобной нетерпимости к любым проявлениям научного вольномыслия. Резкие выпады против безбожников-«натуралистов» не помешали Новикову напечатать панегирическое сочинение Ж. Ферри де Сен-Констана «Дух Бюффона» (1783), посвященное великому естествоиспытателю XVIII в., переиздать «Философское рассуждение о перерождении животных» первого русского эволюциониста А. А. Каверзнева (1781), выпускать в качестве платного приложения к «Московским ведомостям» естественнонаучный журнал «Магазин натуральной истории, физики и химии» (1788–1790).