Переночевав, мы сделали хозяйке подарок: из своих запасов налили ей в кадку иртышской воды.

 Посёлок, оказывается, не так уж мал. Тут и там приземистые каменные амбары с дверьми, окованными железом.

 Нам сказали, что в амбарах хранятся кожи, овечья и верблюжья шерсть. Всё это привозят кочевники. А когда амбары наполняются, зовут бычников. Так называют погонщиков быков, живут они тут же.

 Всё, что накопилось в амбарах, бычники перекладывают к себе в телеги — и рогатый обоз, пройдя по улицам городка, углубляется в пустыню.

 Перед бычниками дальняя, тяжёлая, да и опасная дорога.

 Караван быков приходит в Семипалатинск. А там — железнодорожная станция. Кожу и шерсть погружают в вагоны, и попадает это всё на заводы и фабрики. А караван возвращается домой. Но не порожняком. В телегах теперь то, в чём нуждаются кочевники: мануфактура, посуда, сахар, иголки, нитки.

Нас пригласил к себе председатель исполкома. Председатель исполкома нам понравился. Скромный человек, он донашивал своё обмундирование кавалериста гражданской войны. Был он в выгоревшей добела гимнастёрке с заплатами на локтях. На письменном столе лежала фуражка с синим околышем.

 Во время беседы председатель посетовал на бычников.

 — Не нравится им, товарищи, что по нашим местам пройдёт железная дорога. Кричат: «Шайтан-арба! Шайтан-арба!» А людей это пугает. Ведь «шайтан» — чёрт по-казахски. «Шайтан-арба» — «чёртова телега»... Так они окрестили поезд чёртовым именем. А люди здесь захолустные, шепотки да слушки... Не годится это.

 И председатель попросил нас рассказать о железной дороге на собрании граждан.

 — Вы люди столичные, — заключил он, — и слово ваше прозвучит убедительно.

 Собрались на свежем воздухе, к вечеру, когда спала жара.

 Речь держать мы поручили Петру Петровичу. Он инженер, работает на стройке железной дороги — ему, как говорится, и карты в руки.

 Пётр Петрович рассказал о постройке дороги коротко и дельно. Ему похлопали — да и по лицам собравшихся было видно, что дурным слухам уже веры нет.

 Однако бычники хмурятся. Потом стали выкрикивать:

 — Не нужна нам шайтан-арба! Возим товары на быках — никто не жалуется. А проложите дорогу — быки без дела останутся. Значит, помирай с голоду, бычник?

 Слово взял председатель исполкома. Сказал, что Советская власть никогда не обидит трудящегося человека. В том числе и бычника.

 Правильно сказал. Но бычники расходились в глубокой задумчивости: непростое это дело — менять привычную свою жизнь...

Рано утром двинулись через пески дальше на юг.

 Но по-прежнему всё мертво вокруг.

 Только к вечеру неожиданно пески зазеленели.

 Все радостно встрепенулись:

 — Оазис! Товарищи, мы в оазисе... Прива-ал!..

 Мы вышли из машины. Но не успели размяться с дороги, как из юрт высыпали ребятишки и со всех ног — к нам.

 Автомобиль, конечно, им в диковинку — мигом облепили машину со всех сторон. И под колёсами они, и на крыше кабины... Рожицы сияют, чёрные глазёнки разгорелись, как угольки на ветру. А гаму, галдёжу — как в воробьиной стае!..

 Шофёр забеспокоился — как бы чего не повредили в машине. Сорвал прутик — и к детишкам:

 — Кыш, кыш!..

 Получилось очень смешно: словно и в самом деле гоняет воробьёв.

 Конечно, ничего не добился. Ребятишки только притворно взвизгивали да языки, дразнясь, казали.

 Отбросил шофёр прутик — и в кабину. Да как загаркал оттуда клаксоном...

 Вмиг сдуло ребячью ораву. Только голые пятки сверкнули перед входами в юрты.

 Между тем появились и взрослые. К нам приближалась мелкими шажками, словно по льду скользила, женщина с белой чалмой на голове. В вытянутых руках она торжественно несла плоскую чашечку — пиалу — с кумысом. Это знак гостеприимства.

 Оказавшись в юрте, я увидел, что покрывавшие её кошмы — одеяла — износились до дыр.

 Приглашают обедать — а у самих, гляжу, ни кусочка хлеба. Горсть поджаренных пшеничных зёрен, овечий сыр да кумыс — вот и весь обед. А на ковре одних ребят уселось человек пять — шесть; худые, как палочки, в лицах ни кровинки. И я понял, что семья голодает.

 А ещё усаживают на почётное место, накладывают мне еды. Вот положение! Рука не поднимается объедать голодных — и отказаться нельзя. Инженер предупреждал: «Не уважить гостеприимства кочевника — значит нанести ему тяжкое оскорбление!» Пришлось подчиниться обычаю — отведать еды.