Когда он выскочил и побежал к ползущему Андрею, как-то вдруг нехорошо засвербило в сердце, но отступать было уже некуда. Он схватил старшего лейтенанта за здоровую левую руку и как мешок с картошкой потащил по земле. Когда до спасительного БТР оставалось не больше метра, сильный удар по голове оглоушил старшину. Он непроизвольно остановился, выпуская руку Андрея. Из-под каски на лицо Рустема, заливая глаза, хлынула кровь (как потом выяснилось, пуля снайпера, пробив каску, прошла по касательной, вырвав порядочный клок кожи с головы выше лба). Рустем инстинктивно прижал ладони к лицу. В этот же миг он почувствовал, как по правой ноге ему кто-то с размаху ударил здоровенной оглоблей. Он ощутил, как хрустнула кость голени, как подломилась нога и как от этой ноги полетела вверх всепоглощающая боль, заполняя все уголки его существа, полыхнув ярким светом в его глазах. Вспышка погасла, навалилась темнота. Он рухнул навзничь, теряя сознание ещё до того, как его тело соприкоснулось с землей…

Светлым осенним днём на перрон Ташкентского вокзала из вагона скорого поезда Душанбе – Ташкент сошёл офицер. Он был одет в камуфлированную форму, через отвороты куртки на груди голубела тельняшка, на его голове лихо сидел голубой берет, левый рукав его куртки украшал десантный шеврон. Вскинув на плечо парашютную сумку с вещами, офицер, слегка припадая на правую ногу, направился к выходу с вокзала. Это был старший лейтенант спецназа ГРУ Андрей Минин. Он возвращался в часть после боевой командировки из республики Таждикистан. Возвращался по ранению, при выполнении боевой задачи группа под командованием Минина попала под миномётный огонь. Разорвавшаяся рядом мина, рассекая ему правый бок осколками чуть пониже правого соска, взрывной волной швырнула на камни, повредив колено. В Душанбинском госпитале его поставили на ноги, и по настоятельному требованию Андрей его выписали, отправив долечиваться по основному месту службы. Прохромав по подземному переходу, Андрей с трудом поднялся по ступеням, выходя на привокзальную площадь.

Площадь шумела, двигалась в своей, одной ей понятной жизни. Суетились таксисты, ища клиентов, игровые лохотроны заманивали в свои сети очередные жертвы, попрошайки и нищие смиренно ждали подачки, бойкие уличные торговцы, разложив свои товары, порою прямо на земле, зазывали покупателей. Появляющиеся в духе нового времени коммерческие ларьки пестрели своими витринами, привлекая броскими заморскими этикетками и пугая ценами.

Андрей, встав чуть поодаль от этой разномастной толпы, решил передохнуть. Он закурил оглядываясь. Окружающая его картинка, несмотря на свою нелепость и несуразность, радовала глаз после бесконечных горных переходов, бое столкновений и неустроенности военного быта. Здесь была мирная и почти домашняя обстановка. Он просто стоял и курил, его взгляд бездумно скользил по разношерстной толпе, пока не остановился на фигуре военного с красными старшинскими лычками на погонах полевой формы цвета хаки, сиротливо стоящей недалеко от входа в вокзал. Военный стоял, опираясь на костыли, голень его правой ноги была скована бочкообразной сеткой, которую частично прикрывала распоротая по шву штанина. Рядом с ним на земле лежал вещмешок. Присмотревшись внимательней, Андрей вдруг понял, что знает его, и что они где-то встречались, но не в мирной обстановке. Старший лейтенант обладал крепкой памятью на лица, особенно на те, с которыми приходилось вместе воевать или встречаться в боевой обстановке. Минин задумался.

«Афган, Карабах? Вряд ли. Лицо свежее, видел недавно. Погоди-ка! А не старшина ли это из Таджикистана, что конвой сопровождал? Точно! А говорили, что в Москву отправили и что ногу ему отстрелило».

Минин, затушив окурок носком ботинка, направился к нему.

Старшина курил и, полностью поглощённый своими мыслями, даже не заметил подошедшего к нему офицера.

– Старшина, – окликнул его Андрей.

Старшина вздрогнул и, очнувшись от своих мыслей, недружелюбно посмотрел на него.

– Что нужно, старлей. Честь, что ли, не отдал. Так я раненый, а костылем махать не положено.

– Да я не об этом. Июль. Таджикистан. Заброшенный кишлак. Беженцы. Конвой. Нет, не помнишь?

Взгляд старшины подобрел.

– Да. Я там был. А вот тебя не припоминаю.

– А ты напрягись, погранец. Окраина кишлака. Спецназ. Командир, – и Андрей улыбнулся.

– Точно-точно. Вспомнил. Ты так же улыбнулся, когда тебя майор про звание спрашивал, – радостно ответил Рустем, и они по-братски обнялись.

– Слышал, что потрепали вас сильно в Мёртвом городе. Говорили, что выручили вас тогда вертушки [15] , пара подошла и всех «духов» в хлам покрошили.

– Я не помню этого, – сказал Рустем, – меня ранило, я в сознание только в Душанбе пришёл. Потом в Ташкент, в военный госпиталь, здесь и оперировали.

– Говорят, что ты там из-под огня троих вытащил, – продолжил Минин, – а тебя за это к Красной Звезде представили.

– Да-а-а, – удивлённо произнес Рустем, – я не знал, что меня наградили. И как там Катька и танкист. Живые?

– Да. Оба живы. Только танкиста, слышал, списали в запас по ранению, а медсестре твоей ногу левую по колено отняли. А ты молоток, я не знаю, смог бы так, как ты.

– Жаль. А я с ней так и не переспал, – с сожалением произнес старшина, не обращая внимания на последние слова Андрей.

– А ты что здесь делаешь на вокзале? Из госпиталя сбежал, что ли? – Минин вопросительно посмотрел на Рустема.

– Да нет, не сбежал. Выгнали.

– В смысле?

– Мы с мужиками в палате решили выпить. Оказалось мало. Я решил сбегать за добавкой, и… на всю ночь загулял с продавщицей. Утром пришёл. А меня уже за нарушение режима из госпиталя выписали и сказали, чтобы я катился домой долечиваться.

– И что, у вас там госпиталь военный есть?

– Откуда. В райцентре больница захудалая есть, только и всего.

– Подожди. У тебя же аппарат Елизарова стоит, надо, чтобы врачи следили.

– А кого это волнует? Пинком под зад и до свидания…

– Подожди, они не имеют права… – начал было Андрей, но его прервала диктор вокзала, которая объявила по громкоговорителю висевшему: «Производится посадка на пассажирский поезд № … Ташкент – Екатеринбург. Посадка производится с пятой платформы левая сторона».