В первые месяцы войны была в основном принята ячеечная система обороны — так называемая линейная тактика. Сидит солдат в окопе, сжимает в руках винтовку, держит оборону. Боец знает, что впереди враг, готовый каждую минуту, каждую секунду ринуться на него.

А что происходит слева и справа от него, боец не знает. Держатся ли его товарищи? Или они отошли и он остался один в своей ячейке-яме перед наступающим врагом?

На войне страшно — в этом нет секрета. Великое чувство локтя, солдатской взаимопомощи и взаимовыручки помогало держать страх в узде. Недаром говорится: «На миру и смерть красна!»

Рокоссовский решил сам испытать те чувства, которые овладевают солдатом, когда он один на один со своей судьбой сидит в ячейке. Отправился на передний край и в одной из ячеек сменил бойца средних лет, с угрюмым, плохо выбритым лицом.

— Давайте-ка, товарищ боец, я вместо вас тут подежурю.

Боец с недоумением и даже с некоторым беспокойством смотрел то на генерала, который спокойно и деловито располагался в его ячейке, то на своего командира взвода, даже вспотевшего от присутствия на передовой высокого начальства. Взводный кивал головой, — значит, все идет нормально. Боец не стал вдаваться в детали и искать объяснения странному поведению генерала. Вылез из ячейки — и поскорее в роту.

Рокоссовский остался в ячейке один. Впереди были гитлеровцы, они вели редкий непрекращающийся огонь. Не ровен час, могут броситься в атаку, как было вчера, как было третьего дня. Это Рокоссовский знал. Что же делается справа и слева от его ячейки, он не знал.

Ему стало жутковато, ему, человеку, уже не раз видавшему смерть в глаза, знавшему по собственному опыту, что такое бой.

А как себя чувствует, попав в такую ячейку-яму, молодой, еще не обстрелянный солдат?

Плохо себя чувствует!

Рокоссовский понял: система ячеечной обороны не годится. Боец должен всегда знать, что он частица единого боевого коллектива, где один за всех и все за одного. Он должен все время видеть своего командира, слышать его команды, знать, что рядом сражаются товарищи.

Нужна траншея, а не ячейка!

Рокоссовский приказал — и во всех частях начали спешно рыть траншеи. Вырыли, освоились в них.

В те тяжелые дни Рокоссовский часто появляется в траншеях на самой передовой.

Что это? Ухарство? Игра со смертью?

Хорошо, когда в твоей траншее, где ты сидишь, втянув голову в плечи, и боишься, как бы не подстерегла тебя чисто бреющая пулеметная очередь или глазастая пуля снайпера, вдруг появляется высокий голубоглазый генерал в полной своей генеральской форме, словно здесь не самая что ни на есть передовая, а парадный плац. На груди у генерала — орден Ленина, четыре ордена Красного Знамени…

Командующий!

Идет генерал по траншее не нагибая голову — в блестящей генеральской фуражке, и его чисто выбритое лицо спокойно, словно он на прогулке в Сокольниках или в Серебряном бору. Рост у него гвардейский — почти два метра.

Рокоссовский!

Молодечество, оставшееся с тех давних пор, когда бравый унтер-офицер драгунского полка Константин Рокоссовский на коне мчался в кавалерийскую атаку?

Нет, все гораздо проще и гораздо значительней. Генерал Рокоссовский понимал, как важно в изнурительных боях поддерживать у бойцов переднего края веру в свои силы, в силы нашей армии, закалять их боевой дух. Своим присутствием на линии огня, даже своим внешним видом он старался показать бойцам: «Не трусь! Не так уж страшен враг. Будем его еще драть как Сидорову козу».

После войны, говоря о месте и поведении командира в бою, Константин Константинович Рокоссовский как-то сказал:

— Я не сторонник ненужной напускной бравады, как и бесцельной храбрости— рисовки. Это нехорошо. Это ниже правил поведения командира.

И тут же добавил:

— Но порой нужно быть выше правил.

В долгой боевой деятельности Рокоссовского были случаи, когда ему приходилось «быть выше правил».

Вот один из них.

Во время ожесточенных боев в районе Ярцева генерал Константин Константинович Рокоссовский и командующий артиллерией генерал Иван Павлович Камера находились на огневом рубеже. В это время гитлеровцы под прикрытием авиации и артиллерийского огня неожиданно бросились в атаку. Не выдержав вражеского натиска, наши бойцы дрогнули. Началось беспорядочное отступление.

Как быть? Времени для долгих размышлений не было. И генералы приняли решение личным примером остановить отступающих, ликвидировать панику.

Прошло несколько томительных минут, и послышались вначале робкие, а потом все более настойчивые голоса:

— Куда бежишь? Видишь, генералы стоят, а ты…

Остановился один, другой, десятый… Беспорядочное отступление прекратилось. Бойцы залегли. Вражеская атака захлебнулась.

Вид генералов, спокойно (нелегко далось спокойствие!) стоящих под огнем, отрезвляюще подействовал на слабонервных, оказался сильней и верней приказов, уговоров, угроз.