— Возможно, ты прав, — сказала Мэри. — Очень многие считают, что американское вмешательство во Вьетнаме было неправильным. Они называют это «богохульной войной».

— Богохульной?

— Ну, это значит «оскорбляющий Бога».

Бровь Понтера взбежала на надбровье.

— Судя по всему, у этого вашего Бога очень толстая кожа.

Мэри склонила голову; трудно на это что-то возразить.

— Ты говорила, — сказал Понтер, — что большинство людей в этой стране — христиане.

— Да.

— Насколько христиан больше, чем остальных?

— Намного, — ответила Мэри. — На самом деле я как раз читала об этом перед приездом сюда. Население США примерно 270 миллионов, — Понтер уже слышал об этом раньше, так что не удивился. — Около миллиона — атеисты, они вообще не верят в Бога. Ещё двадцать пять миллионов нерелигиозны: то есть, не придерживаются никакой определённой религии. Другие религиозные группы — иудеи, буддисты, мусульмане, индуисты — совокупно составляют где-то пятнадцать миллионов. Все остальные — почти 230 миллионов — считают себя христианами.

— То есть это христианская страна, — сказал Понтер.

— Ну-у… как и Канада, США гордится своей религиозной терпимостью…

Понтер пренебрежительно махнул рукой.

— Двести тридцать миллионов из двухсот семидесяти — это почти девяносто процентов, так что США — христианская страна. А ты рассказывала мне об основах христианского вероучения. Что Христос говорил делать с тем, кто нападёт на тебя?

— Нагорная проповедь, — сказала Мэри. Она прикрыла глаза; вероятно, это помогало ей вспоминать. — «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». [78]

— То есть христианская страна не может практиковать месть, — сказал Понтер. — Но ты упомянула её в ряду возможных причин войны. Точно так же демократическая страна не может препятствовать свободному выбору жителей другой страны, и, тем не менее, война во Вьетнаме велась именно с такой целью.

Мэри ничего не ответила.

— Разве ты не видишь? — сказал Понтер. — Вот о чём должен напоминать этот мемориал, эта стена ветеранов Вьетнама: о бессмысленности смерти, об ошибке — фатальной ошибке — затевать войну, идущую вразрез с твоими самыми сокровенными принципами.

Мэри молчала.

— И по этой причине все будущие американские войны должны объявляться здесь — на этом самом месте. Лишь если её цели выдержат испытание на соответствие самым главным фундаментальным принципам, лишь тогда это война, вести которую необходимо. — Взгляд Понтера снова задвигался по стене и чёрным отражениям внутри неё.

Мэри молчала.

— Однако, — сказал Понтер, — у меня есть предложение попроще. Эти письма, что ты мне читала — я так понимаю, это типичные образцы?

Мэри кивнула.

— Такие оставляют здесь каждый день.

— Но ты не видишь проблемы? Все они исходят из убеждения, что мёртвые на самом деле не мертвы. «Господь позаботится о тебе». «Мы снова будем вместе». «Я знаю, что смотришь на меня». «Однажды я снова тебя увижу».

— Мы уже обсуждали это, — сказала Мэри. — Моя разновидность людей — не просто христиане, а большинство Homo sapiens, независимо от религиозной принадлежности — верят, что глубинная суть личности не прекращает существования со смертью тела. Душа продолжает жить.

— И вот эта вера, — твёрдо произнёс Понтер, — и представляет из себя проблему. Я думаю над этим с тех пор, как ты впервые мне про это рассказала, но меня — как это говорится? — меня осенило здесь, у мемориала, перед этой стеной имён.

— Да? — сказала Мэри.

— Они мертвы. Их нет. Они более не существуют. — Он протянул руку и коснулся имени, которое не мог прочитать. — Человек, которого звали так. — Он коснулся другого имени. — И человек, которого звали так. — Он коснулся третьего. — И человек, которого звали так. Их больше нет. Вот очевидный урок, который преподаёт эта стена. Никто не может прийти сюда, чтобы говорить с мёртвыми, потому что мёртвые мертвы. Никто не может прийти сюда, чтобы попросить у мёртвого прощения, потому что мёртвые мертвы. Никто не может прийти сюда, чтобы мёртвый мог его коснуться, потому что мёртвые мертвы. Эти имена, эти вырезанные в камне символы — это всё, что от них осталось. Это очевидное послание стены людям, урок, который они должны выучить. Пока вы, люди, думаете, что жизнь — лишь пролог, что за ней последует что-то ещё, что обиженные здесь будут вознаграждены где-то там и потом, вы так и и не начнёте ценить жизнь и так и будете посылать свою молодёжь на смерть.

Мэри глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух, по-видимому, чтобы успокоиться. Потом кивком головы указала в сторону. Понтер повернулся посмотреть. Седовласый мужчина оставлял у стены ещё одно письмо.

— Сможешь ему это сказать? — резко спросила Мэри. — Скажи ему, что он даром тратит время. Или вон той женщине — видишь, которая стоит на коленях, молится? Сможешь ей сказать? Избавить её от иллюзий? Вера в то, что те, которых они любят, где-то продолжают жить — это для них большое утешение.