Поклявшись себе, что добьюсь его низложения, я встала, сжимая в руке пачку писем.

– Сорайя, займись доньей Аной. И помоги донье Франсиске и остальным собрать вещи. Я сообщу, куда им надлежит перебраться. Беатрис, идем со мной. У меня срочное дело.

Я позвала к себе мадам де Гальвен.

– Вы смеете утверждать, будто ничего не знали? Как так может быть? Разве не вы сами говорили, что мои дамы ни в чем не будут нуждаться?

К ее чести, мадам была крайне расстроена.

– Ваше высочество! – Она была бледна и вся дрожала. – Клянусь, я в точности передала ваше распоряжение! Я сказала им, что вы заплатите из собственного кошелька. Я…

– Да? Что, мадам? Говорите!

– Я ничего не знала!

Она потупила взгляд, и мне показалось, что сейчас она упадет в обморок у моих ног. Она опасалась худшего, и не зря: я всерьез подумывала немедленно отправить ее в тот самый подвал, который собирались покинуть мои женщины.

– Ваше высочество, мессир Безансон сказал, что позаботится о жилье для ваших дам. Он прямо распорядился, чтобы его извещали обо всем, что происходит при вашем дворе.

– Да, мне об этом говорили. Насколько я понимаю, мессир архиепископ также читал мою переписку раньше меня самой. Как только вернется мой муж, я намерена принять надлежащие меры. Пока же мне хотелось бы лично проверить состояние моих финансов и выяснить, как могла случиться подобная катастрофа. – Я сурово посмотрела на мадам де Гальвен. – Сейчас же, мадам!

Она поспешно вышла и вернулась несколько минут спустя с гроссбухом в кожаном переплете, которого я никогда не видела. Ее сопровождал испуганный, похожий на птицу господин, которого я тоже никогда не встречала, хотя, судя по всему, именно он отвечал за содержание гроссбуха. Низко поклонившись, он представился моим казначеем и начал педантично разъяснять, откуда поступали в мой личный кошелек деньги и куда они из него уходили. Мадам стояла рядом, комкая в руках край платья. Слушая путаные объяснения бедняги и глядя на ряды цифр, я только сейчас поняла, что меня могли попросту ограбить и я никогда бы об этом не узнала. Несмотря на все мое образование, тонкости управления личными финансами в программу моего обучения не входили.

– Моим дамам пришлось терпеть невыносимые лишения, – наконец с нарочитой суровостью прервала я его. – Не могу понять, почему вы не воспользовались средствами, которые я выделила на их содержание.

– Средствами, ваше высочество? – заморгал он, словно я была неким странным существом, чей язык он не вполне понимал. – Мне не известно ни о каких подобных средствах.

– Как вам может быть неизвестно? Я сама написала расписки, прежде чем уехать вместе с мужем.

– Да, о расписках мне известно. – Он перелистал страницы гроссбуха и ткнул в него пальцем. – Вот, смотрите – я передал их на одобрение секретарю мессира архиепископа. Но ни одна из них не касалась содержания ваших дам. Более того, мне сказали, что ваше высочество уволили их со службы и они должны вернуться в Испанию.

Я захлопнула гроссбух, едва не прищемив пальцы. Казначей попятился, словно ожидая удара.

– Вот как? – произнесла я тоном, способным заморозить мед. – Так знайте же – я эрцгерцогиня Фландрии, и я не помню, чтобы отдавала подобные распоряжения. Я требовала для моих дам лишь обычного отдыха и нескольких комнат, где они ни в чем бы не нуждались. Похоже, придется напомнить мессиру Безансону, что правит здесь вовсе не он.

Казначей схватил свой гроссбух и выбежал за дверь. Мадам в страхе взглянула на меня:

– Боюсь, вы не понимаете, ваше высочество. Умоляю вас, не пытайтесь ему противостоять. Он пользуется огромным уважением как у двора, так и у его высочества вашего мужа. Выступая против него, вы рискуете стать худшим его врагом.

Я молча смотрела на нее. Где-то в моей голове прозвенел предупреждающий звоночек, но я предпочла не обращать на него внимания. Я не могла позволить, чтобы Безансон вмешивался в дела моего двора или принимал за меня решения.

– Благодарю за совет, мадам. И ни в чем вас не виню. Можете идти.

Быстро присев, она вышла.

К ночи, проследив, чтобы моих дам разместили в подготовленных для них комнатах, я вернулась в свои покои. На следующий день я приняла решение отправить их в Испанию еще до возвращения Филиппа и Безансона. После испытанных женщинами унижений Фландрия навсегда осталась бы для них кошмаром, и, честно говоря, мне не хотелось постоянно встречать их укоряющие взгляды. Я не могла позволить уехать донье Ане, учитывая ее состояние, но остальные вполне могли перенести путешествие. Снова позвав к себе мадам де Гальвен и казначея, я отдала соответствующие распоряжения. Меньше чем через неделю мои дамы были уже на пути в Антверпен, где ждал специально предоставленный для них корабль. В пути было и мое письмо, отправленное с курьером Филиппу, в котором я описала ему все случившееся. Пусть Безансон это прочтет, самодовольно подумала я.

Я назначила моей дуэнье врача, который бывал у нее каждый день. К моему облегчению, под его наблюдением она начала поправляться, хорошо ела и даже жаловалась, что не понимает ни слова из того, что говорит ей пожилой доктор.

– Хотя он прекрасно понял, когда я дала ему по рукам после того, как он попытался обследовать мою грудь, – заявила она. – Вот наглец! Можно подумать, я бы позволила ему совать руки куда попало.

Я усмехнулась про себя. К тому времени, когда вернулся Филипп, она уже выздоравливала.