— Нищий, — сказал Билл.

Он запечатлел сочиненное на бумаге и теперь естественно влился в разговор. И для начала — удачно.

— Совершенно верно, — подхватил Смотритель. — Денег — кот наплакал. Слава — сомнительна и преходяща. Одна радость — творчество, так ведь она и для вовсе безвестного творца — радость…

Он знал, что говорил. Последние годы жизни Уилла Шекспира…

(не Потрясающего Копьем, а бывшего актера труппы лорда-камергера)…

пройдут в родном Страдфорде, пусть и не в бедности пройдут, но в забытьи.

— А Бриджет? — спросил Саутгемптон.

— А что Бриджет? — усмехнулась Бриджет. — Мое происхождение тоже вряд ли позволяет писать пьесы. Другое дело — стихи! Это благородно, хотя и тетушке Мэри не раз перепадало за излишнюю для знатной дамы экстравагантность… А сочинять слова для праздного развлечения толпы — это не дело для высокородной девушки… Так что, господа, мне заказано быть просто Бриджет Мэннерс, знаменитым автором знаменитых пьес. Но кто закажет мне быть Потрясающим Копьем, точнее — одной его половинкой? Может быть, вы, господа? Может быть, ты, любезный братец?

— Ну в самом деле, — начал любезный брат, — это как-то не очень… Может, Уилл один…

— Вздор! — перебил Роджера Эссекс. — Мы видели работу двоих. Не считаю нужным что-то ломать. Коней на переправе не меняют.

— Мы кони? — быстро вставила Бриджет.

— Это образ, — отмахнулся от нее Эссекс. — Игра началась, идет прекрасно. То, что мы слышали, ничуть не слабее, чем «Укрощение», значит, снова будет успех. Успех Потрясающего Копьем — да, но и наш, господа, успех, успех Игры. И мы должны делать все, чтобы союз Уилла и Бриджет не распался, не дай бог!

— Что ты имеешь в виду? — вскинулся Рэтленд.

Можно было понять: союз… брак… misalliance!..

— Ничего я в виду не имею, кроме их совместного творчества, — буквально рявкнул Эссекс. — И не пристало тебе сегодня изображать из себя ханжу. Они — это Потрясающий Копьем! И давай не будем выяснять, как это случилось, что у Януса два лица. Два — и точка. А уж как они уживаются, ссорятся-мирятся — не наше дело. Их. Наше — Игра.

— Ну не знаю, не знаю… — протянул Рэтленд, все еще сопротивляясь, все еще борясь с самим собой, все еще давя в себе ханжу, но явно сдаваясь.

А тут Бриджет решила, что переговорный процесс следует несильно, но ощутимо взорвать.

— Мне надоело слушать ваши глупости, — заявила она. — Хотите обсуждать меня и Уилла — подите вон. В трактир, на пример. И напейтесь там до свинского состояния — во славу Потрясающего Копьем. А ему работать надо. Пьесу заканчивать. Иначе ваша Игра увянет на корню. — И к Уиллу: — Ты все записал?

— До последней строчки, — заверил тот.

— Тогда давай продолжим. И не обращай внимания на этих господ: они витают в эмпиреях, им не до нас… Итак, ты считаешь, что на сцене появляется некто Спид, слуга Валентина.

— Пусть так, согласна… Какой фразой ты закончил?

— Не сплю, не ем, томлюсь, коснею в лени… Это Протей говорит. А Валентин уплыл в Милан.

— Я помню… Значит, Спид… Я буду Спидом… Начали!.. Поклон мой вам, синьор. Вы не видали… где мой хозяин?

— Только что был здесь, — легко подхватил Уилл. — И в порт ушел, — сейчас он отплывает… в Милан.

— Бьюсь об заклад — отплыл! Я тоже собирался плыть в Милан, да вот отстал, веронский я баран.

— А так всегда, — засмеялся Уилл, — пастух чуть зазевался… а уж баран невесть куда девался,

Больше всего Смотрителя потрясал обретенный наконец факт полного совпадения придумываемого на лету текста пьесы с каноническим вариантом, вошедшим в Великое Фолио. Он даже засмеялся, как и Уилл, но не над репликой Протея, а над радостным фактом совпадения — от радости же и засмеялся. И вдруг понял: он не держит менто-связи! Отключился. Забыл. Напрочь! Игроки отвлекли. А Уилл работает сам, без коррекции!

И что-то где-то внутри него оборвалось и рухнуло вниз, вниз, вниз, рождая странное, но почему-то совсем не страшное чувство легкости, как будто стоит сделать шаг — и полетишь. И он, как и положено в такой фантастической истории, сделал этот шаг и полетел. Над столом, за которым сидел Шекспир, над кабинетом, где замерли причащенные чуду слушатели, над улицей, где бродят, толкаются, продают, покупают, плачут, смеются, над рекой Темзой, которая тоже вольно и плавно несет свои воды, а в них — вертушки старого Колтрейна, невольного воспитателя природного гения…

(в отличие от гения, созданного силой менто-коррекции, но, в принципе, тоже природного, ибо гений был заложен в Шекспира природой, а Смотритель всего лишь разбудил его)…

над театром по имени «Театр» и над театром по имени «Куртина», над актерами, играющими сочинения Потрясающего Копьем, который — Уилл и Бриджет, чего никто, кроме Смотрителя, не знает.

Уилл и Бриджет.

Или по-другому!

Люченцо и Катарина. Протей и Джулиа. Ромео и Джульетта. Отелло и Дездемона. Гамлет и Офелия…