Лучше бы мы утонули, только б не мучиться так…

— Ты что говоришь, дурак? — рассвирепел Ной. — Мы выжили, слышишь, выжили, и за это должны благодарить Царя Небесного. Мы станем жить дальше, как бы трудно нам ни было. Станем, Иафет, потому что мы — люди. Шумеры. Может быть, последние на земле. Единственные. И ты будешь терпеть вместе со всеми, потому что нам выпало сохранить род человеческий…

— Не буду! Сил нет! Этот воздух здесь… я им даже надышаться не могу…

— Мы все чувствуем себя одинаково, Иафет. Одинаково трудно. Одинаково скверно. Но никто же не орет, как женщина…

— Женщины-то как раз молчат, — тихо, как бы про себя сказала Сара.

А так и вышло — про себя. Никто не услышал. Или не захотели услышать.

— Да плевать я хотел! Все… — Иафет не договорил, ушел в дальний угол дома, упал на топчан, завернулся в плед и затих.

— Не сдержался… — корректно прокомментировал случившееся Хам.

— Я его понимаю, — очень сочувственно заметил Сим.

Ясно было, что оба — на стороне брата. Только у того смелости оказалось поболею и нервы послабее.

— Молчать! — осадил их Ной. — Теперь вы еще устройте истерику. Устройте, устройте. По шеям настучу, не поморщусь.

— А Иафету чего не настучал? — подначил отца Сим.

— Не успел, — улыбнулся Ной, — завтра настучу, если не остынет.

Трапезу завершили, не обращая внимания на красноречиво напряженную, каменную спину Иафета — как бы спящего. А скорее всего — спящего. Спали-то мертвецки крепко, проблем со сном ни у кого не было. Но Иафет был прав по сути: никто не чувствовал себя после мертвого сна отдохнувшим.

Причина — не сложна. Люди страдали от недостатка буквально всего — витаминов, углеводов, белков, да что там — банального кислорода. А трудиться приходилось много, энергетические затраты немаленькие. Вот и причина срыва Иафета. Остальные пока держатся, но тоже — до поры. Нужно искать выход, причем — кардинальный…

Ночью никто не заметил, как Иафет встал и вышел; все спали. Шума снаружи тоже не услышали. Но свет от разгоревшегося очага и странный запах, распространившийся по дому, разбудили всех.

Первым открыл глаза Смотритель. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять: вот выход и нашелся. Но смолчал, не хотел первым реагировать на происшедшее.

Зато среагировал Ной.

— Иафет? — Он, сощурясь, привыкшими к темноте глазами всмотрелся в огонь и в сгорбленную фигуру сына возле очага.

Сын не ответил.

— Иафет, что ты делаешь? — Ной задал конкретный вопрос.

И получил конкретный ответ:

— Ужинаю. Хочешь — присоединяйся.

— Ну, ты нашел время… А чем пахнет? — Ной вылез изпод покрывала и направился к очагу.

— Жареной ляжкой козы. — Иафет был точен и лаконичен.

— Чем? — не понял Ной.

Он заглянул через плечо Иафета и увидел, что тот держит в руке прутик, на который нанизан кусок мяса. Иафет держал прутик над огнем и медленно его поворачивал, давая прожариться всему куску равномерно.

— Что… — Ной захлебнулся своим возгласом. — Что это? Иафет!

— Это вкусно.

— Ты это ешь? — Ной даже не кричал от ужаса, он шептал. — Ты убил козу?

— Да, отец, я убил козу. Освежевал, отрезал кусок ее ноги и вот — жарю. Это вкусно и сытно. Попробуй.

— Иафет! — Ной выбил из рук сына прутик. — Ты спятил!

Ты убил животное! Ты… ты зверь, ты хуже зверя… хуже орка…

Ною с трудом давались слова, он все больше просто пыхтел и краснел. В его многомудрой голове не укладывалось: как это можно — убить живое существо и тем более поедать его плоть.

Иафет спокойно подобрал упавший кусок мяса, отряхнул и отправил его в рот.

Повторил:

— Это вкусно.

Смотритель наблюдал за всем с тщательно скрываемым интересом. Хранитель Времени Гай, шумер, сын шумеров, не мог не разделить ужас шумера Ноя: воспитание, привычки, стойкий менталитет — все должно было противиться случившемуся. Что ж, выражение скорби на лице Гая вполне тому соответствовало. Но Смотритель-то знал, что случившееся должно было случиться — рано или поздно. Случилось рано. Вовремя. Изменившийся человеческий метаболизм, требовавший интенсивной белковой подпитки, проявил себя…

(не по Мифу, но по логичной истории развития человечества — после Потопа. А что там было до Потопа — никто, кроме Смотрителя, не ведает)…

не отдающий себе отчета в собственных действиях Иафет, ведомый инстинктом выживания, преступил незыблемые шумерские моральные нормы и сделал то, о чем никто из его соплеменников не помышлял даже в самых грешных и мрачных раздумьях: убить кого-либо, кроме орка, было немыслимо. Но разум, ведомый инстинктом, сильнее любой морали. Как беременная женщина, сама себе удивляясь, грызет кусок мела, заедает его соленым огурцом, а потом выпивает апельсиновый сок, восполняя таким образом пробелы во внутренней периодической таблице элементов, так же и Иафет сделал то, что приказал ему его организм, вставший перед выбором: либо употребить белок и нарушить нравственные законы, либо умереть от истощения.