Петр решил начать оттуда.

Он легко выбрался из дворца, никем не замеченный — да и некому было его замечать: все слуги, похоже, готовили пир на весь мир в южном здании, — малость пофланировал по пустынной западной галерее и спустился в сад. Сад был прекрасен: тенистые пальмы, алые цветы на ветвях гранатовых деревьев, традиционные смоковницы и масличные деревья, кусты разноцветных роз, явно привезенные сюда, тут и там — небольшие пруды, а в них — весьма экзотичные аквариумные рыбки… Впрочем, Петру было не до красот. Он прошел вдоль северной — внутренней — стены, обнаружил невысокую дверь в ней, толкнул ее и оказался в тесном и пыльном, без признаков растительности дворе, где и вправду стояло мрачноватое, с грязно-серыми потеками на стенах, здание.

Навстречу попались два стражника. Петра они не заметили: пьяны были отчаянно, как двигались — загадка. В день рождения Ирода Антипы от царских щедрот перепало всем. И это еще, как говорится, не вечер. Что будет вечером Петр не представлял, не довелось ему пока гулять на праздниках тезоименитства. Но надеялся, что дальше — больше. И очень это было на руку Петру, как же замечательно сработала его прославленная интуиция!

Он вошел в здание, по-прежнему никого не встретив, и сразу же увидел каменную щербатую лестницу, ведущую вниз, под землю. Согнувшись в три погибели — потолок нависал едва ли не в метре всего над ступенями, он спустился по трем пролетам и очутился в низком коридоре. Света в коридоре было — только от чадящего светильника в углублении, сделанном в стене, около лестницы. Подземелье традиционно образовалось посредством выемки камня для строительства дворца. Или — того же дома стражи, выросшего над подземельем. Практика извечна; снизу выбираем — сверху наваливаем, то есть строим. Все дома в Иерусалиме так выращены.

Тихо было в подземелье, как в могиле. А по сути, могилой оно и служило.

— Йоханан, — негромко позвал Петр. Темнота некоторое время молчала, даже эхо не откликнулось, но вдруг откуда-то возник голос:

— Кто здесь?

Если уж начало везти, так должно везти до конца, считал Петр, отдавая везению большую роль в своем деле… Мастерство мастерством, его, конечно, не пропьешь, но коли не везет, фишка не выпадает — так хоть упейся своим мастерством, ничего у тебя не получится.

Но фишка выпала: голос принадлежал Иоанну, никому иному, слишком давно и хорошо знал этот голос Петр.

— Ты где? — Петр вынул из углубления масляный глиняный светильник, похожий на заварной чайник с коротким носиком. — Ты здесь один?

— Похоже, что один.

В голосе Иоанна не было ни тревоги, ни страха. Обычный голос. Спокойный. Ну, может, удивления немного. И явно — радость.

Вытянув перед собой руку со светильником, Петр пошел вдоль холодной щербатой стены, то и дело спотыкаясь о неровности пола. Как выбирали известняк, так выемки и оставляли — пещера и пещера, не шлифовать же здесь пол и стены. Почти дошел до конца — фитилек вырвал из тьмы густую черноту каменного тупика, — как услышал короткое:

— Стой!

Голос шел откуда-то снизу. Петр опустил светильник и увидел глубоко внизу, в узком каменном мешке, лицо Иоанна, задранное к свету.

— Свалился бы — сейчас бы вместе в яме сидели, — философски заметил Иоанн. — У тебя же свет, Кифа, а ты ничего не видишь. А ведь паранорм… — с явным удовольствием произнес греческое слово, незнанием которого его когда-то упрекал Петр.

Петр присел на корточки, поставил светильник на краю мешка.

— С какой стати? — поинтересовался. — Я бы давно вылез и ушел. Не понимаю, чего ты здесь торчишь.

— Жду, — сказал Иоанн.

— Чего ждешь?

— Мало ли… Тебя, например. Очень давно жду.

— Не ворчи, не время. Я пришел. Давай руку, и пошли… Сказал так и похолодел: что же он предлагает? Бежать? А усекновение главы, а евангельские тексты, а христианский праздник, отмечаемый сотни лет?..

— Я хочу дождаться Антипу, — сказал Иоанн.

— Зачем?

— Я хочу поговорить с ним.

— О чем? — Петр невольно повысил голос и тут же оглянулся.

— Никого нет, — успокоил его Иоанн. — Ты же чувствуешь… И вправду никого кругом не было. А те, что наверху, — тех сейчас за людей держать бессмысленно. Пьяные скоты одинаковы во все времена в любых странах. Праздник. Опять к месту исторический термин «халява».

— Я хочу с ним просто поговорить, — сказал Иоанн. — Как с человеком. Ведь человек же он?.. Я должен сказать ему, что он не имел морального права отнимать жену у брата. Это не по Закону, а он должен блюсти Закон, потому что он сначала — правоверный еврей, и только потом — царь…

— Тетрарх, — машинально поправил Петр, медленно одуревая от слышимого.

Это, по его мнению, говорил не Иоанн. Это, по его мнению, говорил кто-то другой, незнакомый, никогда Петром не знаемый.

Но — голосом Иоанна.

— Все равно — царь, — не согласился голос Иоанна. — Что там Рим считает дело Рима, а сын Ирода Великого должен думать о том, что он властвует над Галилеей и Переей, да и в Иудее — не последний…

— Третий, — опять машинально поправил Петр, в то же время соображая: не сошел ли ученик с ума, с огромного, заметим, ума, с которого сойти — мало не покажется.

Петру уже мало не казалось.

— Имеешь в виду прокуратора и первосвященника? Да, тогда третий. А может, и второй. И его, и Кайафу, первосвященника, назначал Рим. Кто из них первый, а кто второй?.. Я хочу просто понять, что он за человек и имеет ли право царить в землях Ханаанских.