– Если кому-то суждено изменить мир, он это сделает. Если может плыть против течения – бросится и поплывет. Это не выбирают.

– Кто ты?

– Я не сдамся.

Вика смотрела на него с интересом.

– Если что, я с тобой.

– Точно?

– Да. Давай вернемся к тому, с чего начали. Тебе нужно предложить Ленке заняться сексом. Если сдержишься, то, во-первых, будешь частью системы, а во-вторых, станешь невротиком.

– Именно так.

– Завтра скажешь ей это при личной встрече.

Они посмеялись и встали.

Они шли по тихой аллее парка – усыпанной желтыми листьями, подсвеченной теплым сентябрьским солнцем. Обнимая Вику за талию, Саша был счастлив. Вика любит его, а он – ее. Все остальное не важно.

Мир подождет.

Виктор Моисеев был практичен, хладнокровен, умен и чувствовал себя в бизнесе, как рыба в воде. Бизнес был его жизнью, его детищем, источником благосостояния – всем. Он любил деньги, любил то, что они давали, все возможности, которые есть у того, у кого есть деньги – но еще неизвестно, от чего он получал больше удовольствия: от результата или процесса.

Он был харизматиком. Худощавый и рыжий, он зачесывал волосы назад и имел обыкновение не моргая смотреть на визави ярко-зелеными глазами, в то время как слушал или говорил, что действовало гипнотически. Он умел убеждать, просчитывать людей и события, а еще он был жестким, иногда – жестоким, когда дело касалось его интересов. Складывалось ощущение, что люди для него – лишь инструменты. Цель оправдывает средства – это о нем. Совесть не слишком ему докучала.

На него смотрели с обочины дороги, которой он шел к своей цели (то есть к могуществу и богатству). Смотрели по-разному: с ненавистью, завистью, обожанием – не было равнодушных. Он не смотрел на них. Он не оборачивался. Он жил настоящим и будущим. В его прошлом остались деспот-отец, мать, плакавшая ежедневно и состарившаяся раньше времени, ментовские пьянки на тесной кухне, восемнадцатилетняя девушка, подсевшая на героин и покончившая с собой, когда он бросил ее, вдова Димы Прянишникова, выдавленная из бизнеса, – это не стоило того, чтобы вспоминать, отвлекаться, сбавлять скорость на пути к цели.

Если бы у него спросили, в чем смысл жизни, он сказал бы, что ее смысл в том, чтобы жить. Чтобы брать больше и рисковать. Он не верил в Бога, не понимал и высмеивал тех, кто боялся кары небесной, и жил на полную, считая пустой тратой времени философствование о сущности сущего, о смысле жизни, о предназначении человека. Судя по нему – во всяком случае, по внешней, видимой стороне его личности – он редко чувствовал неуверенность в завтрашнем дне и неудовлетворенность днем текущим. Он был Скорпионом, ярко выраженным представителем этого знака – энергичным, упорным, самоуверенным. Пользуясь успехом у женщин, он относился к ним потребительски. Прощаясь с ними без сантиментов, он двигался дальше. Психоаналитик сказал бы ему, почему он такой и так относится к людям, в том числе к тем, кто его любит, – но он не жаловал мозгоправов.

Его женщины испытывали к нему амбивалентные чувства. Страдая от его жесткости и своеобразной манеры общения («Не нравится – вон, красавица!»), они, как правило, цеплялись за него до последнего и еще долго не могли прийти в себя после разрыва. Если кто-то и вздыхал с облегчением, когда отношения прекращались, то через какое-то время их все равно тянуло к нему: к его жесткости, к внутренней силе. Они тщетно пытались вернуться. Он не входил в одну реку дважды.

Союз Моисеев-Беспалов стал чистой воды случайностью.

В институте они учились в разных группах, не общались друг с другом и не стремились к общению, Витя Саше не нравился, и вдруг у них общий бизнес. Друзьями они не стали, но и врагами – тоже.

Nothing personal, it's just business.

Пожалуй, самые крупные разногласия случились в две тысячи первом, незадолго до гибели Прянишникова. Тогда речь шла о покупке хлебокомбината. Областная администрация выставила на продажу семьдесят пять процентов акций, и этот лот, привлекший внимание Моисеева, вызвал долгие жаркие споры. Он доказывал, что нужно брать (на кредитные деньги), Прянишников колебался, а Саша был против категорически. По его мнению, было бы чистым безумием вбухивать столько денег в акции, чтобы потом влить еще больше в спасение тонущего гиганта. Тем более, хлеб – не их профиль. Для дебюта в реальном секторе случай неподходящий. Поколебавшись, Дима занял его сторону, и акции не купили.

Когда Дима погиб, команда сократилась до двух человек. Отныне это была другая команда. Был голый прагматизм, на коем все и держалось. Не было точек соприкосновения за периметром бизнеса, не было теплых чувств, многое не понималось, не принималось друг в друге, но и повода для разрыва не было. Дело спорилось, деньги множились, и ради этого жертвовали личными симпатиями и антипатиями. Анализируя свое отношение к Моисееву, Беспалов признавал, с неприятным для себя чувством, что их бизнесу нужен такой человек – беспринципный, не обремененный грузом моральных принципов, пробивающий каменные стены и стены живые. Время от времени Александр тоже заключал сделки с совестью, и стоило над этим подумать.

После смерти Прянишникова они вернулись к вопросу о переходе в реальный сектор и вскоре стали владельцами мясоконсервного комбината.

– Привет!

Измерив длинными шагами пространство кабинета, Моисеев протянул ему узкую крепкую руку. В другой он держал темно-синюю папку с желтой надписью: «Пищевые технологии – 2007».

– Привет. Как добрался?

– Нормально.

– Кофе будешь?

– Можно.

Александр нажал клавишу на телефоне: