ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ЗВЕРЕК

Прочитал в газете. И подумал: «А со мной ничего такого не случалось. Никаких чудес. Жизнь моя похожа на анекдот без соли. Будто рассказывает меня какой-то неопытный рассказчик: то и дело сбивается, заносит его не туда, без конца повторяется парнишка — все до сути добраться не может. А ведь что-то, я чувствую, во мне есть!»

Некоторое внутреннее нетерпение поселилось в нем. Стал озираться. Высовываться из своего укрытия. Достаточно взрослый определившийся человек. Все думал, как сойти с этой наезженной колеи?

Познакомиться с авантюристкой, а? Вообще что-нибудь, чтобы обобрали, что ли! Испытать страх, ужас, страсть, греховность! Ну, познакомился. Ну, испытал страсть и греховность. Напился, бумажник вытащили. Доехал ночью на такси не помнит как. Жена плакала.

«Вялая я личность, вот что. Ни рыба ни мясо. Наверно, не романтик. Все у меня нормальнее не придумаешь. Но ведь сколько на свете невиданного, сумасшедшего! И ведь с другими случается».

Начал он примечать и выжидать. Как охотник в лесу. И однажды…

Открывается в комнату дверь. Сама открывается, сквозняка будто нет. Чуть слышно поскрипывают петли, ползет, привлекая к себе настороженное внимание, белое безликое полотнище со стертым внизу углом, с процарапанной наискось фрамугой. И появляется нечто как дуновение. Нервы его напрягаются. Он уже не один.

Нечто, не проявляя к нему интереса, осваивается здесь в комнате, действует не совсем понятно, вообще шарит повсюду. Некое безвидное пламя перепархивает со стула на стол, выдвигает ящики шкафа, забирается туда, шурудит в вещах.

Нет, не привидение. Но почему-то он знает: общение небезопасно.

Протянул руку с первым, что подвернулось — с книжкой в мягком переплете. Будто выдернуло из руки, некоторое время плывет в воздухе, затем шлепается на паркет.

Стало заметно холоднее. Хотел надеть пиджак, что висел на спинке стула, от рукава к ладони зазмеились крошечные голубые молнии — и как будто увидел, да, да, увидел: по рубчатой ткани пробежал голубоватый пушистый зверек, мордочка совершенно человеческая, прыгнул на бархатную гардину и — исчез, как растворился, в складках.

Человек испугался и обрадовался.

— Здравствуй, я видел тебя.

— Швиссана! — просвистело из гардины.

— Тебя так зовут, — догадался человек.

— Швиссана!

— Покажись еще, Швиссана!

— Швисс…

Вылетело из бархата голубое текучее искрящееся змеящееся…

Запрыгал зверек: пых, пых, пых. Как пламя от спички по газовым конфоркам. По паркету просквозил, на ковер выскочил. Сидит, хвостик искрами так и ходит, пересыпается. Глазки — капли ртути. Человеческая мордочка улыбается.

И тут заметил наш герой непорядок: на паркете, на ковре, на гардинах остались горелые темные полосы, так, слегка, но здорово заметно. По правде говоря, сильно испугался, что жена скоро вернется. Как выкрикнет, сам от себя не ожидал, да так злобно:

— Брысь!

Зверек — фук! вверх и погас. Только озоном запахло. «Куда ты?» — хотел остановить. Но услышал, щелкнул замок. Пришла жена, и получился скандал. Никак объяснить ей не мог, зачем ковер и гардины паяльником прожег. Плюнул и ушел пиво пить. А может, просто поразмышлять, что это с ним произошло.

«Значит, не такой уж я обыкновенный!» — взволнованно думал он.

И стал еще зорче смотреть и примечать, что вокруг делается. А вокруг было всякое: и шевеление и появления, и даже на улицах. Появятся вровень с крышами эдакие прозрачные столпы — и ходят между людей и машин. Уличный поток льется насквозь: женский рыжеватый локон, серое пальто, кожаная сумка, черное зеркало проезжающего «мерседеса» — все на миг становится туманней и радужней.

А то — промежутки. Собеседники, особенно восточные люди, разговаривают. Жестикулируют отчаянно — изображают. И появляется между ними нечто — кривляется, пляшет. Дергается, как на веревочках. Само, видно, большое удовольствие получает. И чем больше экзальтация и агрессия беседующих, тем заметней оно становится (посвященному глазу, конечно): кожистое, все в складках, отростках, жабьими глазами вращает.

Есть — на людях верхом ездят, это на отмеченных. Идет и не подозревает, что он особенный — убийца. Но зоркому глазу, опытному, сразу видно: сидит на нем нечто, вцепилось — не оторвешь, облизывается длинным языком, ноздрями в толпе водит.

Стал фотографировать. Если направить объектив туда, где никто и не подумает снимать, сверху над толпой, над столиками кафе, в сторону куда-нибудь — в кусты акации, иногда проявляются. Не всегда лики и лица, чаще темные пятна и радужные извилистые формы. Несомненно, живые существа.