Поняв, что ее не переубедить, я решил прекратить попытки, и останавливать, когда первый пыл спадет – то есть, во вторник или среду.

– А ты сам мне звони, ведь знаешь, что до вас на рабочий номер через мобильник практически не дозвонишься. Черные списки есть, что ли.

– Просто запрещено разговаривать по личным делам через служебную связь.

– Да, связь у нас с тобой явно не служебная, – хохотнула она и отключилась. Я постоял недолго и посмотрев на небо – над Москвой снова собирался дождик, – отправился обратно на этаж. Сергей нагнал меня с папкой входящих, снова пришлось включиться в работу и не разгибаться до тех самых пор, пока не появится мой начальник, не выслушает последние новости и сам не уйдет на боковую. То есть, очень поздно, как раз под комендантский час. К этому времени собрали депутатов Федерального собрания, они, сбитые с толку напором, с перепугу немедленно ратифицировали все поправки. И даже лишние – те, что были заготовлены только на будущую неделю. Как раз к новому заседанию Совбеза.

Он собрался уже в среду. Перед тем, как пройти в зал заседаний, Пашков отловил меня, прижал к стенке и напомнил, что давешнего разговора в президентской библиотеке меж нами не было, иначе никаких отношений с мая следующего года мне ждать не придется. Я кивнул, немного помедлив, так и не понял, что именно хотел сказать Виктор Васильевич: не то он согласно правилам шантажируемого, оставит меня в своей Администрации, не то напротив, в любом случае, выпрет из нее при первой же возможности.

Первым докладывал Грудень. Пересыпая факты цифрами, он обрисовывал общую картину, не такую радостную, как на прошлой неделе, но все еще удачно складывающуюся. Он не старался очернить или обелить действия пятьдесят восьмой или противостоявших ей татарских инсургентов и регулярной украинской армии, просто описывал ситуацию таковой, какая она виделась ему, а не сидевшему через место председателю Генштаба Илларионову. Тот, недовольный, только покусывал губы, едва сдерживая порывы. Конечно, ему хотелось высказаться, поскольку все, произносимое Груденем, шло вразрез с его выступлениями перед прессой.

– Александр Васильевич, у вас есть, чем дополнить? – наконец, спросил президент, углядев за ерзаньем начальника Генштаба. Илларионов вынырнул из дум, посмотрел на Дениса Андреевича, на Груденя, но ничего не сказал, только недовольно сжал губы. – Валерий Георгиевич, вы ездили во Владивосток, скажите, есть ли какие-то улучшения в ситуации?

– С мертвецами воюем со скрипом, – ответил он. – Элементарно не хватает людей, более того, многих сорвали и зачем-то отправили в Магадан и Находку. И это после того, как я распорядился об усилении…

– Валерий Григорьевич, я вам докладывал, что эти два батальона подпали под влияние Лаврентия Дзюбы и потому ненадежны, – заметил Илларионов. Грудень резко обернулся к своему заместителю.

– Он что, мертвец, чтобы подпасть под влияние. Или у нас там другие враги нашлись? Вы что себе позволяете, Александр Васильевич?

– Это было мое распоряжение, – вмешался Пашков.

– Почему через мою голову, позвольте узнать?

– Скажу честно, потому, что иначе оно бы не прошло. Не поймите неправильно, Валерий Григорьевич, но Дзюба как кость в горле.

– Простите, я понял правильно. Владивосток задыхается без воды, электричество дают по два часа в день, канализация ни к черту, мертвецов не удается выбить из города. А вы отзываете войска потому как командиры слушают не те слова. Дзюба, если и выступал перед солдатами, то только в моем присутствии. И уверяю вас, я во многом согласен с его речью.

– Но не с человеком, – тут же ответил Пашков.

– Да, человек он не наш. Не ваш, – поправился Грудень. – И все же, Виктор Васильевич, я бы попросил уведомлять меня о ваших порывах.

Пашков вспыхнул, но ничего не ответил. Только испепелил министра обороны взглядом. И напомнил о наследнике президента Чечни.

К слову, известие о смерти Кадырова пока еще оставались для россиян тайной за семью печатями. Знал только узкий круг – в том числе самые близкие родственники покойного. Для всех остальных он по-прежнему занимался проверками личного состава в Кодори.

– В девяносто шестом, он так медленно штурмовал Грозный, занятый боевиками, что за это время генерал Лебедь подписал Хасавюртовский мир, – напомнил Пашков, неприязненно глядя на Нефедова. – Вы этот факт вычеркните из его биографии или поставите в заслугу?

– Простите, Виктор Васильевич, мне представляется, он действовал грамотно. Лучше разобраться тогда, почему группа в полторы тысячи боевиков оказалась на тот момент в городе и выдавила мотострелков в Старопромысловский район за один день. Каюков сохранил жизни сотням срочников, которых тогдашний министр обороны Грачев потребовал послать на убой без поддержки с воздуха, вообще без подготовки. Мы это проходили в январе девяносто пятого, когда мотострелки брали город, а воздух праздновал новый год. Вспомните, он тогда командовал механизированным корпусом, в котором срочники составляли…

– Я вас долго и внимательно слушал, Владислав Георгиевич, но не нашел оправдания. Жалея одних солдат, он загубил других, вы что будете считать убитых воинов по головам, сколько спас, а сколько из-за него вынуждены были погибать на площади Минутка, не дождавшись подкрепления? Да вся тридцать четвертая бригада полегла! Или вы считаете, он спас больше, чем потерял? Давайте поднимем архивы и проверим.

– Подождите, Виктор Васильевич, – вмешался, наконец, президент. – Вы, как я понимаю, желаете выдвинуть свою кандидатуру, в противовес.