Пылали горновые печи в Златоусте, и над тайной булатной стали бились мастера, а с ними самый большой чародей — Аносов. Любили его работные люди и не раз говорили между собой: «Ране-то Павла Петровича, бывало, мимо господского дома пойдешь, аж руку ломило — шапку снять, а при Аносове — сама рука тянется к голове… Вот оно дело-то какое!»

В ту пору работали в Златоусте и немецкие мастера. Не верило горное начальство в умение наших мастеров. Выписывали немецких. На славе они были тогда, и наособицу золингеновские гремели. Большие деньги им платили. Только справедливости говоря, наши мастера этих золингеновских были куда выше и по силе клинков и по красоте отделки. Оттого и боялись немцы: поймет наше начальство и прогонит.

Пытались они вызнать у наших мастеров секрет чеканки, только и тут у них осечка вышла. Шуточками да прибауточками отговаривался тот же Уткин. Говорят, как-то раз оружейник из немецкой улочки шибко пристал к Уткину, он и сказал:

— Есть за Таганаем гора. В той горе пещера. В той пещере вход. Семь дней и семь ночей на брюхе ползи до новой пещеры. Во второй — посередке стоит большой сундук, обитый железом. Не подходи к нему, в нем змеи спят. Еще семь дней ползи. Опять в пещеру угадаешь. Там новый сундук с черепами увидишь, только серебром обитый, но ты ползи дальше. До седьмого сундука доползешь. Вот в нем на семи замках и закрыт мой секрет, как я клинки кую…

Когда же стал Петр первым мастером и первым помощником Аносова, то от немецких оружейников уже не присказульками отговаривался, а твердо говорил им:

— За тайну своего дела еще наши деды держались. Фабрика или кузница, где холодное оружие куется, — это тебе и наступление и оборона. К чему мы будем вам открываться или кому другому?

А тут еще новое дело приключилось. Стали немецкие мастера в русскую веру переходить. И все из-за заводских красавиц получалось. Принялись они к этим красавицам сватов подсылать, как заведено было в ту пору на Урале.

Да и между собой у них разговоры пошли, что все равно не перебольшить им аносовских мастеров. Видать, как прижились гости на Урале, так спесь-то свою потеряли. Забеспокоилось немецкое начальство от таких вестей с Урала. Принялись они из Германии одного за другим нарочитых посылать в Златоуст. Были среди них и умные и добрые. Мастера большие. Но опять же добиться ничего не могли.

Только самый последний из приезжих герр Роберт Готлиб Штамм, крикун и злюка, каких бывает мало, увидел такое, что наконец понял все. Собой толстенький, на коротких ножках, но весельчак отменный и танцор, он на все времена года характер имел. Ходил в мундирчике со светлыми пуговками, в башмачках на высоких каблуках — по тогдашней моде. Смешным нашим богатырям казался.

Ну вот. Приехал в Златоуст, перво-наперво принялся допрашивать оружейников. Как, мол, посмели признать себя ниже аносовских работных. Особенно допекал чеканщиков.

— Позор! Германия! Золингеновский оружейник! Позор! — кричал он, стуча о пол каблуками.

И только позднее, когда пообвык да пригляделся, начал понимать — отчего рисунок на саблях у русских жизнью дышит — не в пример их, немцев, бледным насечкам…

Как-то раз герр Штамм дознался, что в последние дни перед Новым годом не выходит Аносов из цехов. Плавки одна за другой проводились там. Озлился Штамм, узнав про такое. Не мог он придумать, как выведать тайну о булатной аносовской стали. Покоя лишился герр.

И вдруг в это самое время кто-то из оружейников донес Штамму, что в деревне живет старый охотник, у которого якобы хранится редкостный клинок, с рукояткой из одних самоцветов. Нашел клинок старик где-то на перевале, в чащобе.

Повеселел герр Роберт Штамм.

«Герр Аносов! Поглядим теперь чья возьмет! — ехидничал Штамм про себя. — Булат ли получается у вас? Может быть, такая же поделка, как у нас? Надо скорей найти этого старика и отобрать у него клинок!»

Торопил он помощников своих, а потом, укутавшись покрепче в медвежью доху, сам поехал искать старика. Говорят, корысть и зависть могут далеко человека завести. Вот и погнала корысть Штамма в дальнюю дорогу. Только снег летел из-под полозьев санок да мороз пощипывал герру нос.

Нашел Штамм башкирскую деревню, а в ней деда-охотника. С гордостью рассказывал гостю дед Нурлат, как он нашел клинок на перевале. Потом бережно достал из старого мешка дорогую для него находку, завернутую в пять волчьих шкур, и подал Штамму.

— Сказку слушать надо. Сказку про Уреньгу. Батыр была, а не девка. Ее клинок! Многие джигиты искали его в горах, но ни один не нашел, а мне старику достался.

Но не до сказок было герру Штамму. Много он сулил Нурлату за клинок, а дед, хоть и жил бедно, только головой качал, давая понять гостю, что такое не продается.

И тогда Штамм чуть ли не силком с кучером своим одели старика и, посадив его в кошевку, — айда с ним в Златоуст.

Было это в самый канун Нового года. Ночь выдалась морозной. Старик Нурлат чуть не замерз, пока ехали до завода. Едва отошел у Штамма в доме. А того большая новость ждала. Последовало приглашение от Аносова пожаловать в цеховую контору — присутствовать при новой плавке стали с узором булата и взглянуть на клинок из такой стали. Немедля, как только отошел Нурлат от стужи, поехал с ним Штамм в контору.