Шрифт:
Евгений Эдуардович Сно играет на цитре. На обороте надпись неизвестной рукой: “Евгений Сно в меланхолическом настроении из-за острого безденежья импровизирует очередную невеселую песенку. Февраль 33”.
Статья “Обереуты”, опубликованная в “Студенческой правде” (1930. 1 мая. № 10. С. 3) после вечера в Мытнинском общежитии.
Для историков статья Нильвича (кем бы он ни был) интересна прежде всего описанием вечера:
…Заранее стены красного уголка общежития были украшены “обэриутовскими плакатами”. Недоумевающие студенты читали:
– Пошла Коля на море.
– Гога съел пони. Минута попалась в по. Наверно, она попалась в по. Нет, в капкан. Поймай лампу.
– Шли ступеньки мимо кваса.
– Мы не пироги.
<…>
Первым читал Левин. Читал он рассказ, наполненный всякой дичью. Тут и превращение одного человека в двух (“Человек один, а женщин две: одна жена, другая – супруга”), тут и превращение людей в телят и прочие цирковые номера [223] .
223
Нильвич Л. Реакционное жонглерство: (Об одной вылазке литературных хулиганов) // Смена. 1930. 9 апреля. Цит. по републикации: Введенский А. Полное собрание сочинений: В 2 т. М., 1993. Т. 2. С. 152.
Потом выступал Пастухов.
Выступление “поэта” Владимирова оказалось продолжением работы Пастухова.
Вот его стихи:
Петр Иваныч заблудился, А потом пришел домой и женился.Или:
Он свалился на скамейку И улегся поперек. Он свалился поперек.Про Хармса ничего не сказано. Главное, однако, ниже:
Начался диспут.
Все выступавшие единодушно, под бурные аплодисменты аудитории, дали резкий отпор обэриутам…
Обэриуты далеки от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство – это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага…
Таких слов, напечатанных в газете, в 1930 году уже было вполне достаточно, чтобы люди, которым они посвящены, не чувствовали себя в безопасности.
Ко всему прочему обэриуты, столкнувшись с политическими обвинениями, не сумели или не захотели дать ответ обвинителям на их же демагогическом языке.
Левин заявил, что их “пока” (!) не понимают, но что они единственные представители (!) действительно нового искусства, которые строят большое здание.
– Для кого строите? – спросили его.
– Для всей России, – последовал классический ответ.
Употребление слова “Россия” было само по себе непохвальным и свидетельствовало о “несоветской” природе говорящего.
Даниил Хармс на балконе Дома книги. Фотография Г. Левина (?), 1930-е.
Статья Нильвича сыграла роль спускового крючка. За ней последовали другие “проработочные” публикации: статья Н. Слепнева “На переломе” в первом номере журнала “Ленинград”, цитировавшаяся выше заметка П. Фисунова в “Студенческом меридиане” за 1 мая. Эти материалы интересны тем, что в них – искаженно, пристрастно – пересказываются те или иные обэриутские тексты. Но “результативная” часть совпадает почти слово в слово. “Архи-буржузная упадочная группировка” ОБЭРИУ как официальная организация при Доме печати после подобных статей существовать не могла. А воли к сохранению неофициального содружества в прежнем составе у обэриутов уже не было.
Так закончилась публичная жизнь “взрослого” писателя Хармса. С этих пор и до конца он присутствует в публичном литературном процессе лишь как автор книг для детей.
Глава четвертая
Под знаком Ежа и Чижа
Александр Разумовский так описывает комнату Хармса в конце 1927 – начале 1928 года:
Посередине письменный стол без ящиков, с перекрещенными витыми ножками, слева на стене книжная полка; справа от двери постель, прикрытая тяжелой накидкой, за ней книжный шкаф, дальше у окна – лысеющее кресло; два-три старых стула; вокруг лампы под потолком – тяжелый абажур с портретами-карикатурами хозяина на всех его завсегдатаев. Еще нарисован дом со страшной надписью: “Здесь убивают детей” [224] .
224
РНБ. Ф. 1254. Ед. хр. 22.
Надпись и без того шокирующая, но особенно колоритно она выглядит, если мы припомним: одновременно с деятельностью в качестве неформального лидера ОБЭРИУ Хармс жил и другой жизнью – жизнью успешного и входящего в моду детского писателя. Литературой для детей Даниил Иванович будет заниматься всю оставшуюся жизнь, станет ее признанным мастером – и всю оставшуюся жизнь будет эпатировать окружающих признаниями в свирепой ненависти ко всему детскому населению земли.
Травить детей – это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!
Это из записных книжек. А вот – фрагмент из “Старухи”:
С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казни. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через неделю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выздоравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают…