Шрифт:
Последующее сообщение повергло Тасю в шок. Генералы-ветераны Брусилов, Гутор, Забончковский и другие опубликовали воззвание, выражая готовность положить жизнь за Советскую Россию в борьбе с Польшей, и уже привлечены к делу обороны в качестве членов Особого совещания Реввоенсовета республики. Астахов насмешливо комментировал их решение: «Даже контрреволюционные по своей природе слои врагов заговорили революционным языком».
Борис Ричардович успокаивал Михаила и Тасю тем, что положение во Владикавказе лучше, чем в других местах. От белых офицеров требуют только регистрации в особом отделе Десятой Армии, а не ставят без разбора к стенке, дают работать, даже при ревкомах, как Мише в Подотделе искусств. Проявляются даже зачатки законности. В местный ревком поступают анонимные письма за подписями «красноармеец», «хлебопашец» и другими с доносами на якобы контрреволюционеров, окопавшихся в советских учреждениях. Ревком решил, что все сообщения о контрреволюционерах должны быть подписаны, авторы писем должны полностью указать свои адреса, иначе их письма рассматриваться не будут. А в мае 1920 года выездная сессия Военного трибунала республики, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по ответственности командира конного корпуса Думенко и его штаба, установила, что комкор Думенко, начальник штаба Абрамов, начпрод Блехерт, комендант штаба Колпаков и начальник снабжения Кравченко вели систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая советскую власть и обзывая ответственных руководителей Красной армии «жидами», всячески подрывая их авторитет в глазах несознательных кавалеристов, убили политкомиссаров Захарова и Микеладзе. Решено лишить обвиняемых орденов, почетных званий красных командиров и расстрелять. Обо всем этом рассказал молодым супругам Беме.
– Я не знаю, заслуживали ли обвиняемые столь жестокой кары, нет по этому поводу закона, но сам суд над антисемитами – явление знаменательное и на моей памяти едва ли не первое в России. И я не уверен, что последуют другие. При царе ничего подобного не было. Я далеко не идеализирую советскую власть, которую во Владикавказе представляет командарм Десятой Терской Красной армии Александр Васильевич Павлов, он дитя своего строя, своего времени, есть у него и замечания в ваш адрес, Михаил Афанасьевич. Вы открыли Народную консерваторию, где в списках учащихся можно встретить представителей буржуазного населения, которые, занимая места, затрудняют туда доступ беднейшим. Очевидно, что это вина Подотдела искусств, который рассматривает прошения. Руководство консерватории определенно должно изгнать оттуда детей буржуазии, открыв самую широкую дорогу детям бедноты. И подписался Павлов скромно: «Красноармеец», чувствовал, что не прав, но иначе поступить не мог, требовали революционные обстоятельства.
– Но если ребенок талантливый, то мы можем потерять будущего Рахманинова! – вспылила Тася.
– Можем, – вздохнул Борис Ричардович. – И я не стал бы спорить с газетой, с этим «красноармейцем», поверьте, он далеко не самый худший командир, а тихо делайте так, как считаете нужным.
Михаил кивнул Беме.
Не могу не отвлечься от темы повествования, не рассказав кратко о судьбе командарма Десятой Терской Красной Армии Александра Васильевича Павлова, не безошибочно, но по мере возможности гуманно относившегося к людям. Родился в 1880 году в Витебской губернии, сын крестьянина, получил высшее земледельческое образование. Солдатом воевал с Германией, после чего был откомандирован в школу прапорщиков. После окончания школы был направлен в действующую армию, где за ряд отличий произведен в поручики и награжден офицерским Георгием 4-й степени.
Во время революции, в 1917 году, вошел в состав революционного комитета 7-й армии Юго-Западного фронта и вступил в партию коммунистов. Был оперуправляющим армией в 4500 штыков. В 1918 году до последней возможности защищал Киев. Брал Челябинск, громил главные силы Колчака, в передовом полку смелым наскоком переправился через тонкий лед Иртыша, заставив сложить оружие 15-тысячный гарнизон (1500 офицеров). Потом, в самый трудный момент на Южном фронте, был назначен командиром Десятой Армии. 2 января взял Царицын, вышел на Маныч, совместно с Конной армией Буденного разбил врага и решил судьбу Кавказского фронта. Был награжден массой подарков и высшим орденом – Красного Знамени. Тем не менее его имя кануло в неизвестность. В истории Гражданской войны остался лишь Семен Михайлович Буденный, умевший подобострастно смотреть в глаза Сталину и лихо танцевать перед ним гопак. Возможно, и все победы Павлова приписаны Буденному. Судьба Павлова неизвестна – то ли ему не простили служение в царской армии, то ли на фоне других командармов он был слишком честным и гуманным человеком, то ли пал в бою, то ли был расстрелян как скрытый враг и контрреволюционер, но имя его стерто и не осталось в памяти современников. Что же касается наших героев, то им повезло, что именно Павлов руководил Владикавказом во время их пребывания там, и не исключена возможность, что царившие при нем порядки давали возможность работать белым офицерам, лояльно относящимся к советской власти, и спасли жизни Михаила и Таси.
Но ни Астахов, ни Вокс не оставляли в покое театральную секцию, руководимую Булгаковым. Не знаю, в чьей голове родился план показать солдатский интерес к классической музыке, вероятнее всего, у Михаила, склонного к розыгрышам. Но именно он и Тася целый вечер готовили письмо в газету «Коммунист» от имени красноармейцев, которых не пустили на оперу «Демон», и Астахов поверил ему и опубликовал, хотя давно не печатал самого Булгакова, помещал лишь критические выпады Вокса против него. Письмо местами носило пародийный характер, но, подписанное «красноармейцами», оказало магическое влияние на Астахова, его сотрудников и увидело свет. В редакции письмо озаглавили «Погоня Подотдела за капиталом»:
«5 июня для Кавказского караульного полка был выдан пропуск в 1-й Советский театр с предложением пропустить на оперу «Демон» 25 человек. Администратор театра т. Мамин сказал, что они и так 3 дня работают для красноармейцев, а сегодня у них премьера, и ввиду этого пропускать он нас не может. А сами решили схватить хороший куш и продавали билеты для лиц, занимающих высокие посты, а также имущих владикавказцев буржуев-дармоедов, им за хорошие деньги предоставлялись свободные места и ложи. Видя все это, приходится вывести заключение, что тот, кто имеет деньги и власть, тот всегда будет на любом из представлений и увеселительных зрелищах. Мы же, красноармейцы, не имеющие ни гроша в кармане, не сможем слушать не только оперу «Демон», что для нас, не имевших возможности смотреть представления в течение полутора лет, из-за своего отступления в горы, не весьма приятно, да и неподходяще. Товарищи, когда же нам, борцам за Советскую власть и героям Красной Армии, отдающим новой власти самое дорогое – жизнь, представится та возможность, за которую мы боремся уже в течение трех лет? Наш девиз – свободное братство и смерть капиталу – поработителю трудящихся.
И что же мы видим? Презренный металл свое берет, а красноармейцы, коим вот именно теперь, и только теперь, нужно просвещение, – они ходят по-за углами, не имея возможности платить 200–300 рублей за билет. В то время как мы служили, невзирая на наши минимальные оклады, Подотдел искусств старается продать билеты подороже, ему жизнь красноармейцев безразлична, ему желательно устроить жизнь артиста так, чтобы он ни в чем не нуждался и жил бы по-старому, жизнью артиста буржуазии, а не рабочего.
Также принято выслушивать советы наших передовиков, вроде т. Асеева, который предложил борцам такое: «Да вы, мол, товарищи, не беспокойтесь, ведь вам, красноармейцам, можно устроиться где-нибудь, ну за моим стулом или в проходах». Стыдно и позорно в стране, которая борется за равенство и вообще привилегии трудящихся, гоняться за большой суммой денег, как т. Мамин, и, как предлагает т. Асеев, устроиться на помочах. Надо же, в конце концов, понять, что все мы борцы и в свободное время между собой равны, а поэтому для лиц, имеющих деньги и служебное положение, есть свободное место, а для тебя, рядового красноармейца и маленького командира, есть место повисеть в воздухе. Громогласно заявляем, что таким вещам нет места в Советской России!
Просьба другие газеты перепечатать.
(Следуют подписи.)»– Ну как, Тася? Вроде получилось? – поинтересовался Михаил, не скрывая удовольствия от написанного.
– Прекрасная стилизация! И бедственное положение артистов задето! Завтра начнется в городе шумиха! – сказала Тася.
Рано утром она побежала в газетный киоск и купила газету.
– Я же просил купить три экземпляра! – удивился Михаил.
– Неудобно было. Вокруг продавца столпился народ. Я взяла один номер, чтобы не обращать на себя внимание. Ведь все знают, что я жена Булгакова, – грустно вымолвила Тася. Михаил, чтобы скрыть смущение, посмотрел в окно. Вот уже прошла неделя, как он репетирует в театре свою пьесу «Парижские коммунары» и после каждой репетиции провожает домой актрису Ларину, играющую в пьесе парнишку с баррикады Анатоля Шоннара. Миша послал пьесу на конкурс в Москву, об этом сообщили в местной газете, даже о том, что ее постановка готовится в центре. Это его собственная выдумка, чтобы привлечь внимание актрисы, заинтересовать ее ролью. В приписке к письму Наде Михаил не может сдержать своих чувств: «Пойду завтра смотреть во 2-м акте моего мальчика Анатоля Шоннара. Изумительно его играет здесь молодая актриса Ларина». Над ролью Шоннара он работает особенно тщательно. Меняет фразы, реплики, вместо Анатоля дает ему имя Жак – все с целью показать актрисе свое внимание и расположение. Георгий Евангулов просит Михаила срочно явиться в Подотдел, чтобы достойно ответить на письмо красноармейцев. Этого требует Астахов. «Красноармейцы не могут жить без «Демона», – чешет он затылок. – Никогда не подумал бы. Растет народ. Не по дням, а по часам. Опера – еще куда ни шло, но Гоголя, Чехова, Пушкина… Дурить народу голову их бреднями мы не позволим!»
Булгаков не появляется в Подотделе. Его видят с Лариной в том кавказском кафе, где подают шашлыки с аракой.
Евангулов сам пишет ответ газете: «В тот вечер, когда произошло недоразумение, все билеты были проданы. Пускать же в зал зрителей сверх комплекта нельзя. Что же касается того, что Подотдел искусств старается продать билеты подороже, то довожу до сведения красноармейцев, что артисты совершено не заинтересованы в приходе денег в кассу, так как вся касса полностью, без вычетов, поступает в Народный банк. Артисты же получают свое жалованье, как все служащие. То, что посещать театр в первую очередь имеют право буржуи, неправда. Три раза в неделю идут бесплатные спектакли для красноармейцев…»