Значит, он убьет ее, как только дом опустеет.

Найджел не знал, кто живет на первом этаже, но этих людей определенно не бывало дома весь день. Рыжеволосая девушка и ее «дружок» часто отсутствовали. Брайди работала неполный день, но всегда уходила хотя бы на пару часов. Найджел подумал, что, возможно, тело Джойс может лежать здесь много недель необнаруженным, но велики были шансы на то, что полиция явится уже в эти выходные и выломает дверь. К тому времени он уже будет далеко, все это не будет иметь почти никакого значения. Приятно было думать, что во всем обвинят Марти и дадут ему срок если и не за убийство, то за другое тяжкое преступление.

Из комнаты Брайди доносились звуки – ирландка не пошла на работу к одиннадцати часам. В три она все еще ходила по комнате, включала транзистор. Найджел упаковал свои вещи в рюкзак Самантиной матери. Он надел свои самые чистые джинсы, из той партии, что Марти относил в прачечную, и куртку, в карман которой сунул загранпаспорт. В кухне, над раковиной, снял тупой бритвой Марти неопрятную желтую щетину, пробившуюся на подбородке и верхней губе. Побритый и причесанный, Найджел выглядел вполне респектабельно – сын доктора, славный и ответственный молодой человек, решивший отдохнуть за границей во время пасхальных каникул в университете.

Джойс тоже оделась для выхода на улицу, нацепив на себя как можно больше теплых вещей – две футболки, блузку и пуловер. Она уложила две тысячи фунтов вместе с вязанием в сумку, в которой Марти когда-то принес шерсть для этого самого вязания. Потом обратилась к Найджелу – голосом и тоном, напоминавшими прежнюю ее манеру держаться куда больше, чем все, что он слышал от нее уже пару недель. Она заявила, что не знает, как ее пустят в отель в таком виде – без пальто, обутую в резиновые шлепанцы. Найджел не стал утруждать себя ответом. Он знал, что ни в какой отель Джойс не пойдет. Он ждал только, когда уйдет Брайди.

Ирландка ушла в половине четвертого. Найджел слышал, как она спускается по лестнице, и из окна следил за тем, как она удаляется по направлению к Чичели-роуд. А что насчет рыжеволосой жилицы со второго этажа? Он колебался: идти ли на риск, не зная точно, дома ли рыжая? И тут зазвонил телефон. Найджел ненавидел телефонные звонки. Ему всегда казалось, что это может быть полиция, или его отец, или Марти – тот вполне мог сказать, что возвращается домой на машине «Скорой помощи» и что его втащат наверх на носилках два крепких санитара.

Телефон звонил долго. Никто не спустился, чтобы снять трубку. Найджел успокоился, ощутив свободу и уединение. Последние отзвуки телефонного звонка умолкли, и он уже удовлетворенно вслушался в царящую в доме тишину, когда ее разбил звонок во входную дверь.

В магазине неподалеку от Мраморной Арки Алан купил портфель, куда сложил деньги. Чемодан с вещами он оставил в камере хранения на Паддингтонском вокзале. Он с веселым удивлением рассматривал себя в зеркальной витрине магазина. Алан решил надеть свой старый костюм, потому что носить его в чемодане было тяжелее, чем на себе, и плащ – потому, что собирался дождь. С портфелем в руке он выглядел точь-в-точь как банковский менеджер. На секунду ему стало не по себе: было бы глупо, если бы его опознали буквально в последний час. Но он понимал – никто его не узнает. Он выглядел теперь намного моложе, счастливее и увереннее в себе. «Я мог бы заключиться в ореховую скорлупу и считать себя королем необъятного пространства, – процитировал он про себя, – если бы не злые сны мои…» [46]

В Криклвуд Алан прибыл немного позже условленного часа; в десять минут пятого он подошел к знакомому дому и нажал кнопку звонка. Сначала он позвонил в комнату Марти Фостера, потому что был шанс, что кто-то ответит, а Алан не хотел без необходимости тревожить Флинн. Однако ответа не было. Он пробовал снова и снова, а потом нажал кнопку звонка девушки-ирландки. Отчего-то ему пришло в голову, что и здесь никто не отзовется, что она могла забыть об уговоре или просто плюнуть на свое обещание и уйти. «Действительно, она ведь ничего и не обещала», – подумал Алан с упавшим сердцем.

Конечно, на такси он сможет доехать отсюда до Паддингтона за четверть часа, с этой точки зрения беспокоиться было не о чем. Он сделал шаг назад и посмотрел на окна, которые показались ему сейчас многочисленными глазами, уставившимися на него в ответ. Быть может, дверные звонки просто не работают. Стоя у подъезда, он не слышал сверху ни звука. Но ведь в понедельник Флинн вышла, когда он позвонил…

По улице шел тот самый глухой старик с авоськой в руках, в авоське лежали несколько консервных банок и упаковка чая. Алан кивнул ему и улыбнулся, и старик кивнул и улыбнулся в ответ, с выражением одновременно недоверчивым и заискивающим. Затем неспешно сунул руку под пальто, под пиджак, извлек из кармана жилета ключ и, поставив на крыльцо авоську, отпер входную дверь.

Зная, что говорить со стариком бесполезно, но чувствуя, что нужно хоть как-то извиниться за свое поведение, Алан пробормотал что-то неопределенное о людях, которые не отвечают на звонки. Потом протиснулся мимо него в короткий коридорчик и, оставив старика на крыльце вытирать ноги, начал подниматься по лестнице.

Едва заслышав дверной звонок, Найджел направил пистолет на Джойс и заставил ее пройти в кухню. Она поняла – причина в том, что у дверей кто-то был, и Найджел боялся, что это полиция, но у девушки не было причин надеяться, что приход полицейских помешает ему выстрелить в нее. На его лице отражалась какая-то животная паника, но это животное было скорее тигром, чем кроликом, и Джойс осознала, что он пристрелит ее прежде, чем произойдет что-либо еще. Он даже снял пистолет с предохранителя.