Нужно, впрочем, сознаться, что не только пропавшая Бурёнка толкнула меня в это фантастическое путешествие, совершенно бессмысленное с житейской течки зрения. Достаточно было взглянуть на карту, чтобы убедиться в этом.

До якутского колхоза, куда, по уверению Попова, отправилась Бурёнка, было километров сто пятьдесят. Из них, по крайней мере, сто двадцать пять идти таёжной тропой, правда, хорошо утоптанной и многократно хожевной. Этой тропой привели и Бурёнку. Остальные двадцать пять километров—хорошей автомобильной трассой. Если же двигаться напрямик к трассе, расстояние сократится почти наполовину.

Корова могла уйти только тропой: другого пути она не знала. А я мог отправиться и напрямую, обогнать корову и перехватить её по дороге. Правда, мне нужно было при этом преодолеть знаменитый Текучий перевал. Знаменит он был прежде всего тем, что мало кому удавалось его преодолеть. Но это больше всего и прельщало меня. За перевалом был кусок русской земли, на которую ещё не ступала нога человека. Не судите меня за то, что мне очень хотелось сделать это первым. Я геолог, и было мне в то время только двадцать шесть лет!..

Пока я раздумывал над тем, что же делать с пропавшей коровой, сомнения мои разрешила радиограмма из горного управления. Разведка наша подходила к концу. Мне поручалось обследовать местность для устройства новой поисковой базы. Предположительные координаты этой базы совпадали в одном труднодоступном месте с той «прямой» дорогой, преодолев которую я и намеревался перехватить Бурёнку на автомобильной трассе.

Путешествие предстояло трудное, но я даже обрадовался полученной радиограмме. Видимо, влечение ко всему новому, неизведанному на земле составляет главную черту характера каждого разведчика. Со всей серьёзностью я начал готовиться к путешествию по нехоженым местам.

Итак, я решил отправиться на поиски пропавшей коровы по прямой дороге. Это можно было осуществить только на лошади или на лыжах. Оба способа — одинаково неудобны. Снег уже почти стаял, а в тех местах, где ещё сохранился, был сильно нагрет солнцем, потемнел, стал колючим и ломким, днём таял, а ночью замерзал и покрывался коркой, по которой можно было двигаться на лыжах только с величайшей осторожностью.

Нет, лыжи решительно не годились!

Но и Мухомор как средство передвижения не представлял собой ценности, хотя имел свои преимущества — например, на него можно было погрузить снаряжение, оружие и запасы продуктов.

Я надел поверх оленьих чулок большие болотные сапоги. Они застёгивались на бедре ремешком. При случае в них можно перейти ручей метровой глубины. Стёганые ватные брюки, меховая безрукавка, лёгкая телогрейка, шапка и меховые рукавицы с крагами составляли остальную часть моего дорожного костюма. Взял я с собой большое байковое одеяло. Уложил в непромокаемый чехол финский нож, топорик, винчестер, бинокль и компас. На пропитание —мешочек муки, килограмм лярду в железной банке и килограмм сахару. Для Мухомора был необходим мешок овса — нагрузка довольно большая. Наконец— сумка с записной книжкой, картой, документами. Мой весовой лимит был с избытком исчерпан, а надо взять ещё верёвку, котелок, спички… Для спичек предназначалась специальная бутылочка с притёртой пробкой.

Но вот все уложено. Я был такой же рабочей силой, как и Мухомор, и часть груза взвалил на себя.

Мы вышли на рассвете. Розовое майское утро было морозным, тихим И ЯСНЫМ.

Попов пожелал нам доброго пути:

— Ну, ни пера тебе, ни пуху!

Мне очень хотелось обнять старого друга, но суровый старик только крепко пожал мне руку и, не сказав больше ни слова, ушёл в избу.

По морозцу шагалось легко и приятно. Но когда взошло солнце, стало жарко. Майское солнце даже на Дальнем Севере греет хорошо. Земля оттаяла. С сопок побежали ручьи. Идти становилось все труднее. Я сбросил телогрейку, рукавицы, шапку и взвалил все это на бедного Мухомора. Он шагал осторожно, но бодро. Мы торопились к берегу Нерелеха. Время подошло критическое — Нерелех мог уже вскрыться.

Заметно усилилась жара. Становилось душно — верный признак надвигающегося дождя. Значит, нужно было торопиться! Если Нерелех ещё не вскрылся, то тёплый весенний дождь обязательно ускорит ледолом, и путешествие наше осложнится до крайности.

Дорога шла вдоль крутого каменного обрыва, за склоны которого крепко цеплялся кедровый стланик. На нашем пути было много так называемых «пещер выветривания». Одна из них вместила меня и Мухомора. Я расседлал его, повесил на морду торбу с овсом и пошёл за дровами. Охапку сухого кедрового стланика принёс в тот момент, когда на землю упали первые капли тёплого весеннего дождя. Голубое небо затянули сплошные серые тучи, и полил дождь — обильный, затяжной, без молнии и грома. Стало пасмурно, как осенним вечером. Сухие смолистые ветви кедрового стланика загорелись легко и жарко. Мы были хорошо защищены от дождя каменной нишей. Дождь не причинил ни мне, ни Мухомору никаких неприятностей, если не считать бесцельного ожидания, в то время как мы не могли терять ни минуты.

Ничего не оставалось делать — я принялся за обед. Мы готовили в таких случаях блюдо, которое почему-то называлось «канад–ской кашей». Рецепта на это блюдо вы не найдёте ни в одной кулинарной книге мира ((включая и канадскую литературу по этому вопросу.) Он очень прост: две–три ложки муки поджариваются в сале на крышке от котелка. Это очень важно отметить, потому что вряд ли у вас будет с собой в дороге чугунная сковородка. Затем все это тщательно размешивается в литре воды и кипятится. Получается мучная каша. Положите в эту кашу достаточное количество сахара — и готово блюдо, питательное и совсем простое в изготовлении. Должен, впрочем, честно признаться, что не каждый способен питаться этим кулинарным шедевром.