За три тёплых месяца зеленые лаборатории Колымы, цепко укоренившиеся на тоненьком и скудном пласте талой северной почвы, извлекают из неё тонны и тонны аскорбиновой кислоты (хвоя стланика, плоды шиповника), сахара (все разнородье ягод), растительного масла (кедровый орешек), все многообразие содержимого грибных клеток. Колымский ягель и луговое разнотравье способны прокормить удесятерённые стада оленей, коров, табуны лошадей.

Все это усовершенствовано стихийно, самой природой.

На Севере судьба накрепко связала меня со старым сибирским охотником и старателем Поповым. Должность его в наших разведочных партиях была самая скромная: он ведал хозяйством—попросту говоря, был завхозом. С многотрудными обязанностями своими Попов справлялся отлично и немало способствовал успеху общего дела. Но главное — стал он для меня верным другом и надёжным помощником в сложной и нелёгкой таёжной жизни.

Не часто в те годы встречали мы людей, но много видели непуганого зверя, нестреляной птицы, немятой травы, неба, не тронутого копотью автомобилей. Не раз меняли мы таёжные избы и бараки и зимой жили в палатках, мокли под дождём, грелись у костров в холодные осенние ночи…

Многим из нас помог стать сильными Джек Лондон. Редкий из разведчиков–колымчан равнодушен к этому американцу. Не знаю, есть ли ещё где на карте мира его имя, а у нас на Колыме озеро Джек Лондон плещет голубой волной в высокогорной каменной чаше. Первый географический памятник воздвигнут талантливому писателю колымскими геологами. Это дань нашего уважения певцу северной романтики.

Суровую мы прожили жизнь на Севере. Суровую! В этом нет никакого сомнения. Но увлекательную и не бесполезную. Чьи-то жизни должны быть отданы, чтобы разведать недра земли, сделать её богатства доступными человеку, обжить необжитой край.

И не потому ли, что за многое на Колыме заплачена очень высокая цена, так дорог этот край старым колымчанам?

Моим неизменным спутником на Севере была записная книжка. Ей поверены душевные тайны. Они никому не интересны и никому не будут показаны. Но в записной книжке северянина всегда много заметок и наблюдений, схваченных с натуры в момент их появления и часто совсем короткого существования. Много таких заметок накопил и я.

Все, о чем рассказано в этой книге, я видел сам или слышал в подходящих обстоятельствах от своих бывалых и умных спутников. И я очень хочу, чтобы мои рассказы послужили истинному познанию далёкого Севера, такого, каким он только и может быть в нормальной и спокойной обстановке человеческого труда.

А если бы самому мне удалось повторить свою жизнь с молодых лет, я снова стал бы разведчиком недр на Колыме.

Время, о котором я сейчас расскажу, было началом золотой Колымы, хотя слухи о золоте ходили по сибирской земле давно и упорно. Старатели исконных российских приисков хлынули за море. Это был в массе своей мутный поток полубродяг, полуавантюристов, ринувшихся на Колыму за лёгкой наживой.

В те годы разворачивалась неслыханная битва за первый пятилетний план. Стране нужно было золото, много золота! Другим способом, кроме мелкоартельного старательства, взять его на новом месте было невозможно: ни дорог, ни разведанных площадей, ни машин, ни. людей — ничего не было. Первые колымские золотодобытчики — люди неприхотливые, крепкие; испытанные таёжными невзгодами, они могли мыть золотоносные пески и в тех условиях.

Новая жизнь на дальнем Северо–Востоке только нарождалась.

В это время я познакомился с Поповым. К исходу двадцатых годов его прибила к здешним местам мутная волна старательства. Но как был он у себя в Сибири человеком вольной и чистой души, таким и на Колыме остался. Встречу с ним в тех сложных и путаных житейских обстоятельствах я считаю редкой удачей и большим счастьем для своей жизни.

Попов был великий мастер организовывать далёкие геологические базы. Дело это трудное и ответственное. Ведь в тайге по мшистым заболоченным тропам, через каменные осыпи перевалов, вброд через ключи и речки не пройдёт ни трактор, ни автомобиль, ни даже простая телега. Только человеку с рюкзаком за плечами да лошади с вьючным седлом доступны эти таёжные тропы. А на вьючном седле много ли увезёшь? Кайла, лопаты, нивелиры, лотки, скрёбки, химические реактивы, взрывчатка, продовольствие, одежда, иногда топливо, спирт, рация, оружие, книги, кухонный скарб — сколько всего нужно забросить в тайгу, чтобы геолог мог начать свою многотрудную работу.

В намеченное для разведки место снаряжение завозится зимой, по хорошим зимним дорогам. По этим же дорогам вместе с гружёными машинами едут плотники. Они разбивают в тайге палатку, ставят в ней железную печку, обкладывают своё жильё снаружи пластами снега и приступают к делу: валят лес, рубят таёжные избы, склады для продовольствия и снаряжения, которое непрерывно доставляется по зимним дорогам…

Срубить в тайге избу — это целое искусство. Заледенелые лиственницы становятся твёрдыми, как стекло. Топор скользит по их холодным стволам и тупится. Все работы идут на «свежем» воздухе, а воздух в колымской тайге зимой очень свеж: минус 45 градусов — это обычная температура. Тяжело работать плотникам. Труд их — настоящий подвиг. Но все равно к весне база будет готова. Плотники возвратятся с порожними машинами домой, в обжитые посёлки, а геологи с вьючными лошадьми на поводке и рюкзаками за спиной отправятся в тайгу, к этой базе, на полевые разведочные работы. Они останутся в тайге до зимы, а может быть, и зазимуют там, будут бить борозды и шурфы, брать и мыть пробы, собирать коллекции образцов—будут работать до тех пор, пока не определят промышленную ценность этого кусочка земли. И если он окажется ценным и полезным людям, тогда к нему протянется ниточка дороги, вдоль которой побегут столбы с подвешенными на них проводами — протянется ниточка, которая свяжет этот маленький и никому не ведомый кусочек тайги со всей большой советской землёй…

Мы шли пока без дороги. Шли по таким местам, где ещё никогда не ходили люди. Цель нашего путешествия отстояла от посёлка Грибного на расстоянии 276 километров. На карте горного управления посреди зелёных пятен вековечной тайги алел маленький флажок. В действительности в этом месте стояли срубленные зимой таёжные избы: в одной из них был склад с продовольствием и снаряжением. Это было массивное, наполовину врытое в землю сооружение из брёвен; из брёвен же была прирублена кровля. Сколько же пришлось взорвать мёрзлой земли, чтобы углубить в землю три двадцатипятисантиметровых венца! Другая изба предназначалась под жильё для разведочной партии и отличалась от первой двумя маленькими подслеповатыми оконцами. Третью плотники срубили для лошадей…