– Я застала его здесь, когда вернулась из Совиного дома, но у меня было много хлопот, которые не позволяли заняться им, а мне не хотелось отпускать его домой, не дав отдохнуть, и я вспомнила о книге. Как видишь, она отлично заняла его.

Лотарь с улыбкой посмотрел на сестру, прошел рядом с ней по ярко освещенному залу и свернул в коридор.

– Скажи, пожалуйста, Беата, – спросил он, – ты сделала надпись на двери, когда он уже сидел в комнате или раньше?

– Конечно, раньше, – ответила Беата и покраснела. – Я не понимаю тебя, – сердито добавила она.

– Ну, знаешь, сестра, – сказал он в приливе шутливости, которая очень шла к его благородному лицу. – «Вход воспрещен» пишут на дверях, за которыми находится то, что оставляют исключительно для себя.

– Ах, ты ужасный человек! – смущенно проговорила Беата и поспешно стерла рукой надпись.

Потом они сидели втроем и пили вино. Иоахим заговорил о книге и с нее перешел на свое путешествие. Он говорил удивительно хорошо. «Как музыка», – подумала Беата. Она откинулась на спинку кресла и забыла, что в столовой зря горят свечи, что остатки обеда не убраны, что надо бы уже заказать завтрак… И связка ключей у нее на поясе не звенела, чтобы напомнить ей о хозяйских обязанностях…

Под окнами шептались с ветром липы, в комнату врывался запах только что скошенной травы.

Было уже поздно, когда Лотарь отвез своего кузена в Совиный дом. На обратном пути он встретил экипаж герцогини. Зная, кто в нем сидит, он быстро промчался мимо. Когда лошади остановились перед крыльцом Нейгауза, наверху стукнуло окно, и молодая девушка, отпрянув от него, спрятала лицо в подушки. Принцесса Елена видела, как барон уехал в ту сторону, где был Совиный дом. Слава Богу, он снова был дома.

В Совином доме фрейлейн Линденмейер ждала гостей. Этому предшествовала усиленная переписка, и на следующее утро после прогулки Клодины с герцогиней старушка вошла к ней с красным от смущения лицом, держа в руках открытое письмо.

– Ах, фрейлейн Клодинхен, моя дорогая, у меня к вам сердечная просьба.

– Она будет исполнена, моя милая и хорошая Линденмейер, – сказала Клодина, наливая чай Иоахиму.

– Только скажите откровенно, милая фрейлейн, если это неудобно. Я все сделаю, чтобы не мешать, но…

– Ну говорите же, дорогая Линденмейер, – ласково ободрила ее молодая девушка. – Я не знаю, в чем я могла бы отказать вам, кроме вашего отъезда из Совиного дома, этого я не допущу.

– Мне уехать отсюда?! Ах, я бы не перенесла такого! Совсем не то: я жду… ко мне должны приехать гости, если хозяева позволят.

– Кто же это, моя милая Линденмейер?

– Вторая дочь лесничего, Ида. Она хочет поучиться вышиванию и изящным работам, и лесничиха вообразила, что лучше всего она научится у меня, старухи! Я охотно помогу ей, если вы позволите. Она могла бы жить в моей комнате…

Добрая старушка обеими руками сжимала письмо и с напряженным ожиданием смотрела на свою госпожу.

– Это будет прекрасно, – отвечала Клодина. – Напишите, чтобы девушка приезжала и жила здесь, сколько ей угодно.

На другой день, когда Клодина вошла в кухню, плита была уже растоплена и возле нее стояла маленькая кругленькая девушка и возилась с чайником и чашками, как будто так и должно было быть. Пара хитроватых голубых глаз и курносый нос повернулись к Клодине, и, увидев ее, девушка сделала довольно неловкий книксен.

– Но, милое дитя… – удивленно сказала Клодина.

– Госпожа, позвольте мне заняться этим, – попросила девушка. – Я не могу целый день сидеть и вышивать у тети Дорис. Я с ума сойду, если не смогу немного похлопотать по хозяйству. Очень прошу, оставьте меня здесь.

– Но я не могу принять этого, милая Ида, – ведь вас так зовут? Я избалуюсь…

– Я бы так хотела поучиться чему-нибудь, – сказала девушка и опустила свои лукавые глазки.

Клодина улыбнулась:

– У меня? Ну, вы плохо попали – я сама еще учусь.

– По правде сказать, я уже немного знакома с хозяйством, но некоторых вещей не знаю совершенно. Мне бы хотелось получить место в С., и я подумала, что смогу здесь многому научиться: как надо одевать изящных дам и тому подобным делам. Позвольте мне хозяйничать и примите мою неловкую помощь в шитье, кройке и деталях туалетов.

Взор девушки с надеждой устремился на Клодину, но та молчала. Грусть и усталость вдруг навалились на нее, и она пошла к фрейлейн Линденмейер.

– Сознайся, Линденмейер, – сказала она, принуждая себя говорить в шутливом тоне и обращаясь к ней, как в детстве, на «ты», – ты пригласила гостью, чтобы снять с меня заботы по хозяйству? – При этих словах глаза ее влажно заблестели.