– Таким образом, – сказал полковник – дочь повторила судьбу матери. А я так и не смог выполнить обещание, данное последней!

– Она все еще в Лондоне?

– Нет, как только она поправилась и встала с постели, я нашел ее почти сразу же после родов, я вывез ее и ребенка в провинцию, где они и находятся сейчас.

Затем Брэндон спохватился и сказал, что Элинор сейчас не стоит надолго оставлять сестру одну и попрощался, а она Элинор еще раз искренне поблагодарила этого человека, к которому она теперь испытывала не только сострадание, но и уважение.

Когда Элинор с некоторыми купюрами рассказала эту историю сестре, то была удивлена, с каким спокойствием Марианна выслушала ее. Не то, чтоб Марианна совсем не поверила ей или усомнилась в каких-то деталях. Она даже не сопротивлялась, не опровергала услышанное и не заступалась за Уиллингби, а только молча слушала и думала о своем. И только слезы, которые капали из глаз, доказывали, увы, она не собирается усомниться в услышанном. Элинор, по мере того, как говорила, сама убеждалась в том, что вина Уиллингби давно осознана ее сестрой. И это дало первые результаты. Марианна уже не выбегала из комнаты, когда входил полковник Брэндон, и разговаривала с ним, если не всегда с удовольствием, то, во всяком случае, уже без прежней жалостливости к нему. Хотя Марианна чувствовала, что стала менее раздражительной, но ее глубокая сердечная рана еще не затянулась. Спокойствие обернулось подавленностью и депрессией. Порочность Уиллингби ей, как оказалось, перенести даже тяжелее, чем их расставание. И еще эта ужасная история, которая произошла с соблазненной и покинутой мисс Уильямс! Марианна начала осознавать, что сама едва не повторила печальной участи этой бедной девушки, и от этого ей становилось настолько не по себе, что она боялась поделиться своими терзаниями даже со старшей сестрой, от которой у нее не было тайн.

Чтобы передать, те чувства, которые испытала в Бартоне миссис Дэшвуд, когда получила письмо от своей старшей дочери, надо представить переживания Марианны и Элинор вместе, взятые, и это будет лишь малая часть тех страданий, которые выпали на долю их матери. Ее разочарование в Уиллингби было не менее болезненным, чем у Марианны, а чувство оскорбления – больше, чем у Элинор. Она писала своим дочерям едва ли каждый день. В своих посланиях мать пыталась утешить и поддержать Марианну, и верила, что всё у нее еще сложится. Затем призывала ее не падать духом. Каким огромным должно было быть горе Марианны, если ее мать взывала ее к мужеству! И требовала не прощать нанесенных обид!

Миссис Дэшвуд скучала по дочерям, но вопреки своим материнским чувствам, решила, что для Марианны будет лучше жить где угодно, но только не в Бартоне, где все, чтобы она не видела, сразу же напоминало ей о счастливых днях с Уиллингби. Поэтому она посоветовала своим девочкам, всеми возможными способами, продлить свой визит к миссис Дженнингс, срок которого не был заранее оговорен, но согласно правилам приличий, не мог быть дольше пяти или шести недель. Разнообразие лондонской жизни должно было отвлечь Марианну от грустных мыслей, которые неизбежно будут дерзать ее в Бартоне. И это был, пожалуй, тот редкий случай, когда все три дамы сошлись во мнении.

Мисс Дэшвуд считала, что в Лондоне Марианне будет сложней встретить Уиллингби, чем в Бартоне. Ведь теперь все ее друзья, порвут с ним всякое знакомство. Специально их никто сводить не станет, по недосмотру такая встреча вряд ли произойдет, случайная встреча в городской суете еще менее вероятна, чем в глуши Бартона, куда после скорой свадьбы обязательно приедут погостить новобрачные и, наверняка, остановятся по соседству в Алленхэме. У нее была и другая причина, чтобы ее девочки оставались в Лондоне, ее приемный сын собирался с семьей приехать в город в середине февраля, и мать семейства искреннее желала, чтобы родственные узы не прерывались.

Марианна не стала спорить с матерью, хотя единственное, чего ей сейчас хотелось – выплакаться у нее на груди. Она считала, что только материнская доброта сможет исцелить ее от сердечного недуга, а шумное лондонское общество вряд ли даст ей того покоя, которого так хотела ее душа.

Впрочем, она утешала себя тем, что несчастье одной сестры может обернуться радостью для другой. Элинор же наоборот, согласна была задержаться здесь еще и даже, о ужас, встретить Эдварда, лишь бы Марианна как можно дольше не возвращалась в Девоншир.

Ее искренние старания уберечь сестру от каких-либо упоминаний о Уиллингби не прошли даром. Ни миссис Дженнингс, ни сэр Джон, ни даже миссис Палмер при ней о нем никогда не вспоминали. Элинор хотела бы, чтобы эта тактичность иногда касалась и ее, но тщетно. Как только Марианна выходила за дверь, на старшую мисс Дэшвуд обрушивался поток всеобщего негодования по отношению к Уиллингби.

Сэр Джон отказывался верить своим ушам! Человек, о котором он знал только хорошее! Весельчак и отменный наездник! Оказался такой подлец! Нет, это просто немыслимо! Пусть отправляется к дьяволу, туда ему и дорога. Он больше ему слова не скажет, где бы они ни повстречались, да ни за что на свете! Даже в бартонской роще в засаде на птиц, хотя бы они два часа ждали там бок о бок! Какой негодяй! Какая подлая собака! А ведь когда они в последний раз виделись, он предложил ему выбрать любого щенка своей суки Шалуньи! И вот, нате вам!

Миссис Палмер тоже была возмущена. Она грозилась порвать все приглашения, которые получит от него и, по ее словам, была очень рада, если бы вообще не была с ним знакома! Как она счастлива, что имение Комб-Магна находится так далеко от Кливленда! Но это ничего не значит, что они так далеко живут друг от друга, она так просто это не оставит, и всем своим знакомым расскажет, какой он бездельник!!!

Остаток душевных сил миссис Палмер был направлен на обсуждение всех деталей предстоящей свадьбы мистера Уиллингби, что она и сделала с Элинор. Она скоро сможет сказать, какой каретный мастер сделает новый экипаж, чьей работы был медальон мистера Уиллингби, и в каком магазине могли видеть платье мисс Грей.