— Во все времена встречались фанатики, — продолжал Хабибуллин. — Не имеющие семьи, привязанностей и скелетов в шкафу. Но их быстро убивали. В наше время тоже есть примеры. А все остальные — люди. Да взять хотя бы вас, Оля. Например, у вас есть какой-то компромат. На кого угодно. И вы собираетесь его опубликовать. И тут в заложники берут ваших детей. Что вы выбираете?

Я молчала, глядя на свои коленки.

— Вот вам и пример. Вы выберете своих детей.

Внезапно я застыла на месте, потом встретилась глазами с Хабибуллиным.

— Но у меня нет никакого компромата, — полушепотом ответила я. — Ни на кого. И на Надежду Георгиевну тоже.

Однако мозг стремительно прокручивал имевшуюся информацию. Что я такого знаю про свекровь? Про ее партийную карьеру? Сплетни ее бывшего мужа? Теперь узнала про любовь к молоденьким мальчикам? Что еще?!

Хабибуллин внимательно наблюдал за изменениями моего лица. Потом мягко спросил:

— Ничего не вспомнили?

Я покачала головой.

— Может, вы сами не понимаете, что вам известно. А сидите на бочке с порохом.

— Но она ничего не требовала!

— Пока.

Я опять погрузилась в размышления. Вообще-то Надежда требовала, чтобы я в понедельник вышла на работу в «Алойл», в, так сказать, главный показной офис. В пятницу я представляла компанию на презентации. Меня уже многие видели, как нового коммерческого директора. Она взяла детей, чтобы обеспечить мой выход? Неужели я ей так нужна? Но зачем?!

Почему-то вспомнился безвременно ушедший референт. Толика убили в пятницу в выставочном комплексе. Виталий Суворов? Который, как говорили мне в милиции (а всех их госпожа Багирова купить не могла, откуда она вообще могла знать, в какое отделение я попаду?), работает на семью Хабибуллиных. Но он может выполнять заказы и других лиц. Почему бы не подхалтурить за хорошие бабки? Но почему убили Толика? Надежда решила избавиться от любовника, который тоже, не исключено, ее шантажировал? Или она решила, что он участвовал в организации съемки Сашей-Матвеем? Или просто слишком много знал о ее делах?

Потом я подумала о том, что находилась на достаточно близком расстоянии от тех, кого проткнул или не совсем проткнул нож. Лешка, которого, к счастью, не убили, Жирный, второго депутата я тоже видела в доме, вместе с Толиком пришла на презентацию. Не собирается ли свекровь каким-то образом подставить меня? Но как? И зачем?!

— Вряд ли, — заметил Мурат, когда я выдала ему свою версию. — Вы, Оля, должны знать что-то сногсшибательное. Возможен, правда, и другой вариант. От вас потребуют какой-то услуги. То, что вы не сделали бы никогда и ни при каких обстоятельствах — только ради спасения своих детей.

Я закрыла глаза. Что это может быть? Убийство? Смогу ли я убить, чтобы сохранить жизни Катьке и Витьке? Об этом не хотелось думать.

— У меня будет к вам одно предложение, Оля, — тем временем проворковал Хабибуллин, возвращая меня к действительности.

Я встрепенулась. Потом сжалась.

— Не бойтесь, — улыбнулся мужчина. — Я не сделаю вам ничего плохого.

Я не верила. Он это понял и повторил то, что говорил вначале: против детей он не играет. Ему не нужно, чтобы кто-либо сказал: Мурат Хабибуллин берет в заложники детей. Этого не может быть, потому что не может быть никогда — он должен заботиться о своей репутации, которая в данном случае может пострадать: кто поверит, что Катю с Витей взяла в заложники родная бабушка? Мурат сам не понял пока, какую игру затеяла Надежда Георгиевна, но не исключает варианта, что она планирует всех собак навешать на него, а совсем не на меня. Более того, Хабибуллин никак не может разобраться в происходящем. («И этот завел ту же песню!» — пронеслась мысль, но вслух я ничего не сказала.) Он до сих пор не понял, почему было совершено покушение на Алексея Багирова.

— Так это не вы?! — растерянно спросила я.

— Нет, Оля, — Хабибуллин вздохнул. — Хотя признаю: все было обставлено таким образом, словно покушение организовал я. Более того… Насколько мне известно из своих источников, вы опознали преступника?

Не видя смысла это скрывать, я кивнула.

— У этого человека никогда не было осечек, Оля. Никогда. Он не мог не убить вашего мужа, если бы хотел убить… Возможно, мои слова покажутся вам бредом старого идиота… Но я думаю, что Виталий бил так, чтобы как раз НЕ убить. Только вот с какой целью?

Мурат помолчал немного и добавил, что в последнее время никак не может состыковаться с Суворовым — тот не отвечает на звонки по всем известным контактным телефонам и не выходит на связь, хотя ему было уже подано несколько условных сигналов. Это кажется странным.

Я молчала, ожидая продолжения. Хабибуллин погрузился в глубокие размышления. Потом наконец внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Я хочу, Оля, чтобы ты вместе с детьми уехала из города, — он почему-то перешел на «ты».

«Не вы первый», — так и подмывало меня заметить, но я сдержалась. Ему-то с какой стати обо мне беспокоиться? Кто я ему?

— У меня вилла на Кипре, — невозмутимо продолжал Хабибуллин. — А загранпаспорт, как мне известно, у тебя имеется. На Кипр никакая виза не требуется. Завтра есть самолет. Я забронировал места. Вот и слетаете отдохнуть вместе с детками.

Я смотрела на своего собеседника, открыв рот.

— Оля, повторяю: мне нужно разобраться с происходящим в городе, — мягко сказал он. — А твое присутствие может этому помешать. Тебя во что-то втягивают. Мне кажется, что без тебя разобраться будет легче.