— Да что это вы меня, гражданочка, все в морду тычете?

— Петушки: синие, красные, зеленые! Петушки: синие, красные, зеленые!

— «Спартачку» давно пора хвоста надрать. Не получается.

— Эскимо на палочке! На палочке эскимо!

— Место бы уступили, молодой человек!

— А знаете ли вы, что как только Робеспьер…

— Слушай решение партии: «Постановлением Секретариата товарища Сталина Стрелецкая Анастасия Андреевна назначена спецкурьером Центрального Комитета ВКП(б)». Вот твое, Настя, удостоверение.

— Ой какое!

— Наши удостоверения печатаются не на бумаге, а на белом шелке. Платочек семь на семь. «Семью семь» — это девиз и пароль для посвященных. Шелк используется парашютный, но с твоей парашютной судьбой это никак не связано. Просто шелк лучше бумаги. Такое удостоверение можно вшить в одежду, и никто его не нащупает. С таким удостоверением можно плавать через реки и идти сквозь болота. Потом только постирать от грязи. Печать ЦК и подпись, товарища Сталина не смываются. Но помни, спецкурьер — это только официальное название должности. Только прикрытие. Должность придумана так, чтобы было непонятно, чем ты занимаешься. Поди разберись, что делает спецкурьер ЦК ВКП(б). Все поняла?

— Все.

Вот ей все понятно. А нам — нет. Интересно, например, а где живут спецкурьеры ЦК? Раньше Настя в шкафу жила. Потом — в аэроклубе на парашютах. Не положено спецкурьеру на парашютах жить. Ей-то все равно, но не все равно Центральному Комитету и Генеральному секретарю.

— Будет у тебя, Настасья, своя келья. Сегодня домой поедем. Наш поезд в два ночи.

— С какого вокзала?

— С Кремлёвского.

Отошла стена в сторону. Открылся обыкновенный вестибюль станции метро. Очень похоже на «Красные ворота». Только людей нет, нет кассиров, нет контролеров. Никого нет. Два эскалатора. Спускающий и поднимающий. Оба стоят. Нажал Холованов кнопку. Спускающий пошел. Спустились в подземные залы. Опять нажал кнопку. Остановился эскалатор. И вдвоем с Настей — по мрамору. Шаги гулкие далеко летят: бум-бум-бум-бум. Подземные залы с коридорами, переходами и платформами по оформлению тоже на обыкновенную станцию метро похожи — на «Дзержинскую». Только название нигде не написано. Все привычно. Одно отличие: входы в тоннели, по которым рельсы идут, закрыты стальными стенами, как шлюзы на канале Москва — Волга. Не проломить те стены никаким стихиям.

У платформы — ремонтный поезд. По локомотиву и вагону размашистые надписи: «Главспецремстрой–12». Не понять, дизельный локомотив или электрический. Наверное, и то, и другое. За локомотивом — зеленый вагон. Не то багажный, не то почтовый: окон мало. А может, не багажный и не почтовый, а вагон с оборудованием, лаборатория на колесах для проверки состояния железнодорожного полотна. В окна не заглянешь. Окна изнутри плотно шторами закрыты. За этим не то почтовым, не то багажным вагоном — платформа со шпалами и еще платформа с какими-то механизмами.

У локомотива — машинисты. Кивнули Холованову. Ответил. У почтового вагона — проводник. Тоже кивнул. Растворил проводник двери перед Настей и Холовановым, закрыл за ними, тут же поезд и тронулся плавно, вроде только их двоих ждали. Громыхнула-лязгнула стальная стена, поезд пропуская в тоннель, и так же легко и плавно за поездом затворилась, еще раз лязгнув замками, станцию запирая.

Внутри вагон вовсе не почтовый. И не багажный. И вовсе не лаборатория на колесах. По коридору вагонному — пушистый ковер такой белизны, будто по нему никто никогда не ходил, а летали над ним. Стены и потолок — красного дерева. Куда ни глянь — зеркала одно другое отражают. Бронза солнечным блеском сверкает. Так все металлические детали начищены, что, кажется, сверкание с каждой ручейком стекает.

— Сюда, — растворил Холованов узкую дверь. — В дневное время шторы не открывать. В ночное можно открывать, когда в купе нет света. Проводника зовут Сей Сеич.

Красивое купе. Главное в любом деле — гармонию соблюсти. Белый ковер с красным полированным деревом — гармония. Столик дерева орехового. На столике — лампа бронзовая. Под абажуром зеленым. Ноги в ковре утопают, занавески шум заоконный глушат. Диваны бордовой кожи. Сядешь — утонешь. Так и тянет сбросить ботинки — и на тот диван в уголок. Ноги под себя калачиком.

Сбросила Жар-птица ботинки — и к окну в уголок. Клубочком-калачиком. Мордочку — под занавеску. Интересно. А за окошком проскочила самая что ни на есть обычная станция метро. Узнала ее Жар-птица — «Дзержинская». На платформах — работа ночная. Два электрика люстру отвертками крутят. Три толстые тетки в серых халатах платформу метут, четвертая стену гранитную особой машиной полирует. Чтоб сверкала стена. Чтоб гордился народ советский подземными дворцами. Чтоб супостатам при одном взгляде на наши стены гранитные зависть морды кривила. Чтоб они навсегда с кривыми мордами оставались.

Работают люди. На ремонтный поезд смотреть некогда. Было бы на что смотреть. Сколько их ночами по подземным тоннелям шастает. Этот от других только скоростью и отличался. Проскочил-просвистел, и красный огонек в тоннеле растаял.

— Такое впечатление, что мы во всем поезде единственные пассажиры.

— Правильное впечатление.

— Нас одних поезд ждал?

— Нас одних.

— А если пассажиров не окажется?

— Тогда без пассажиров уйдет. Ему навстречу сейчас другой такой же поезд идет. Один туда, другой — обратно. Каждую ночь. Кроме пассажиров эти поезда почту возят. Пассажиров может не быть, а почта каждый день есть. Раз в неделю, по пятницам, один такой поезд ходит на 913-й километр. В двенадцать ночи приходит, в двенадцать дня уходит. А вообще такие поезда по всему Союзу мотаются. Тебе, спецкурьеру, эти маршруты все объездить предстоит.