На смену августу пришел сентябрь, то тихий и безмятежный, то буйный и ветреный. Деннис работал не покладая рук, чтобы успеть к началу конкурса, а Кейт, памятуя об уговоре с Брайди, все гадала, когда та все-таки захочет освободиться от обещания пробыть дома до конца лета.

Погостив в Мора-Бег, Рори Тирни вернулся в Каслбар, а оттуда отправился с другими парнями на парусную регату. Он планировал вернуться в Дублин в октябре, к началу осеннего семестра, и если Дублин все еще манил Брайди, то разве так уж необходимо было отказывать ей в этом?

События показали, что Кейт волновалась напрасно. Когда они затронули эту тему, Брайди безмятежно заявила, что у нее впереди еще «полно времени» и что она еще успеет выучиться на флориста в Дублине, а пока с большим удовольствием поработает у Конора, и что Рори, узнав о желании профессора не отпускать ее из дома, сказал, что она должна остаться.

Удивленно, хотя и с облегчением, Кейт спросила:

— Не рано ли для Рори приказывать тебе?

На что Брайди блаженно ответила:

— Когда ему кажется, что я по одному его слову прыгну в озеро, я позволяю ему так думать. За это он иногда разрешает мне покомандовать им.

— Покомандовать? Это как?

— Ну, например, заставляю его потеплее одеться или не позволяю, чтобы мама подолгу ждала его. Ты же знаешь, она вдова. В общем, мы с Рори отлично понимаем друг друга, — прибавила Брайди, судя по всему окончательно избавившаяся от совсем еще недавних безосновательных страхов на свой счет.

Зато ее беспокоило другое. Однажды она спросила:

— Кейт, ты не замечала, что папа в последнее время будто бы сдал? Например, совсем недавно, когда он не знал, что я наблюдаю за ним, я заметила, как он остановился и долго не мог отдышаться, а когда сегодня утром я принесла ему молоко, он сидел за столом, обхватив голову руками. Такое впечатление, будто ему трудно даже писать свои трактаты. Как ты думаешь, может, с сердцем у него хуже?

Кейт тоже уже думала об этом и только считала дни до следующего медицинского осмотра. Сейчас же она сказала:

— Нам нужно попросить доктора Килиана перенести осмотр на более ранний срок. А папа так невнимателен к датам, что все равно не заметит.

Небольшой обман состоялся, и профессор Рутвен был убежден, что каким-то непостижимым образом, оказывается, уже прошло четыре месяца, а не три с хвостиком, как ему казалось.

К облегчению сестер, заключение доктора Килиана оказалось сравнительно успокаивающим.

— С клинической точки зрения его состояние лишь немного ухудшилось, — сообщил доктор. — А если он чувствует себя неважно, то, может быть, прислушается наконец к моим советам. Он ведь и сам прекрасно понимает, что я не могу дать ему новое сердце или даже залатать старое. Лучшее, на что мы можем надеяться, что он продержится в таком состоянии еще долго.

— Скажите, доктор, должна я заставлять его отдыхать больше или ограничивать занятия? — спросила Кейт.

Доктор Килиан усмехнулся:

— Попробуйте, если хотите. Только, по-моему, лучше не суетиться без толку. Пусть продолжает в обычном ритме, потому что тот узкий мир, в котором он живет, является лучшей броней от всего, что могло бы причинить ему вред. А в остальном пусть получше питается, держит ноги в тепле, и не забывайте: все в ваших руках.

Итак, профессор на всю осень остался пребывать в своем отрешенном мире. Пока деревья вокруг озера меняли цвет и роняли листву, он задумал новую серию переводов с гэльского и обсуждал с Кейт идею написания на этом языке пьесы собственного сочинения.

Помимо своей работы Кейт успевала еще редактировать и печатать его рукописи и лекции. Обычно она делала это после ужина в его кабинете, но в тот день, который впоследствии запомнила на всю жизнь, обнаружив с утра, что у нее есть свободное время, решила попечатать на машинке.

День этот выдался на редкость непогожим — словно взбесившийся ветер гнул деревья впополам, а хлещущие клочья дождя взбивали поверхность озера в сплошные серые гребни. Брайди уехала в Корк, а профессор, хотя Кейт и пыталась его отговорить, настоял на том, чтобы, по обыкновению, немного пройтись. Тогда, укутав его потеплее и снарядив термосом с горячим бульоном, Кейт взяла с него обещание, что он вернется до того, как устанет.

В кабинете отца она уселась за пишущую машинку и среди рукописей нашла те, над которыми собиралась работать. Первая — кусок прозы — была уже почти готова, остальные же — переводы четырех или пяти любовных стихотворений, написанных на гэльском языке. Дойдя до последнего из них, Кейт решила передохнуть.

Судя по всему, профессор испытывал с ним трудности и решил пройтись по воздуху перед тем, как передать его Кейт на перепечатку, потому что гэльская версия была до сих пор приколота скрепкой к английскому переводу, на котором чуть ли не каждая третья строчка была зачеркнута и заново переписана, а отдельные слова обведены или обозначены вопросами.