Белокурая и синеглазая амстердамская красавица Теди, хрупкая парижанка Леони, отчаянная Шендл из польской деревни и замкнутая, образованная варшавянка Зора... У этих девушек нет ничего общего. Кроме одного - все они выжили. Позади остались концлагеря, бесконечное насилие, каждодневный страх. Европа, где у них никого больше нет, скрылась за высокими волнами неспокойного Средиземного моря. А впереди - неизведанное, незнакомая страна с неведомыми обычаями и порядками, новые испытания и... надежда. Надежда на то, что после ночи всегда наступает день. И, быть может, и в их жизнях вот-вот рассветет. Эмоциональный, драматический и исторически точный роман о том, как четыре девушки-еврейки, выжившие во Второй мировой войне, прибыли в Палестину, которая поначалу обернулась вовсе не землей обетованной, а новым лагерем за колючей проволокой, новыми бедами и новым изгнанием. Четыре девушки, пережившие то, что современному человеку и вообразить невозможно, из последних сил борются за надежду - не на счастье, а просто на жизнь.
Annotation
Роман о четырех девушках из разных стран Европы, которые выжили во Второй мировой войне и прибыли в Палестину. Они оказались в лагере для нелегальных эмигрантов и бежали оттуда, чтобы стать свободными людьми в своей стране.
Анита Диамант. День после ночи
Пролог. Август 1945
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОЖИДАНИЕ
Теди
Зора
Шендл и Леони
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЕНТЯБРЬ
7 сентября. Рош а-Шана
17 сентября. Йом Кипур
Лазарет
Тирца
Эсфирь
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОКТЯБРЬ
Суббота, 6 октября
Воскресенье, 7 октября
Понедельник, 8 октября
Вторник, 9 октября
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПРОРЫВ
Через колючую проволоку
Бейт-Орен
Прощание
Эпилог. Фотография
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
text
Анита Диамант. День после ночи
Памяти моего деда и моего дяди – жертв Холокоста.
Знай, что каждый должен пройти по очень узкому мосту. И главное здесь – ничего не страшиться.
Ребе Нахман Браславский (1772 – 1810)
Пролог. Август 1945
Кошмарные сны уже несколько часов как завершили ночной обход. Никто больше не мечется, никто не стонет. Даже страдающие бессонницей угомонились. Двадцать беспокойных тел отдыхают, и лица, постаревшие от голода, горя и тревог, расслабились, обнажившись в трогательной красоте юности. Никому из обитательниц барака C не исполнилось двадцати одного года, но все они уже осиротели.
Они прижимаются щеками к маленьким подушкам военного образца, пропахшим дезинфекцией. У этих подушек, ставших плоскими и твердыми от долгой службы под куда более тяжелыми головами, нет ничего общего с облачками гусиного пуха, на которых так сладко спалось в детстве. И все-таки девушки уютно зарываются в них, обнимают, как плюшевых медвежат. В других бараках подушек им не давали. Скоту подушек не полагается.
Британцы построили Атлит в 1938 году для размещения собственных войск. Лагерь ничем не выделялся среди прочих баз, ангаров и складов, возведенных на прибрежных равнинах в нескольких милях к югу от Хайфы. Но в конце Второй мировой войны евреи из Европы, нарушая международные соглашения, хлынули на историческую родину, и получить документы на въезд в Палестину стало делом весьма затруднительным. Так Атлит превратился в тюрьму, или, на языке приказов, в «место временного пребывания» беженцев, не раздобывших нужных бумаг. Британцы арестовывали «нелегальных мигрантов» тысячами, большую часть отправляли в Атлит, хотя и быстро отпускали – как мелкую рыбешку.
Выглядел этот окруженный зарослями сорняков и картофельными полями клочок земли, на котором теснились деревянные бараки и хозяйственные постройки, вполне мирно. Но неласково встречал он тех, кто, чудом избежав «окончательного решения еврейского вопроса», снова вынужден был смотреть на мир из-за колючей проволоки. Точнее, из-за трех рядов колючей проволоки, испещривших небо замысловатыми и грозными письменами.
Менее чем в полумиле к западу от Атлита о скалистый берег бьются волны Средиземного моря. Когда прибой высок, слышно, как шуршат и вздыхают камни. На востоке тянутся к небу предгорья Кармеля, оправдывая свое название Керем-Эль – Божий виноградник. Иногда в отдалении можно различить огни поселка, но сейчас там все уже спят.
В горах прохладно, но в Атлите жарко и влажно. Прожекторы над лагерем гудят и мерцают в сыром воздухе, тяжелом, как одеяло. Все замерло. Даже часовые на вышках, разомлевшие от жары и убаюканные тишиной, храпят, как и те, кого они караулят.
Этот предрассветный час – не время для политики, не время для сожалений, ожиданий и проволочек. Они вернутся вместе с солнцем. Ожидание во сто крат хуже жары. Все, кто заперт в Атлите, ждут ответа на один и тот же вопрос: когда я выйду отсюда, когда с прошлым будет покончено?
Сейчас в Атлите 170 арестантов, а женщин среди них меньше семидесяти. То же соотношение на дорогах Польши и Германии, Франции и Италии, где царят хаос и неразбериха, то же – в лагерях для перемещенных лиц и на вокзалах, в очередях за водой, документами, ботинками, новостями. То же – на утлых скрипучих суденышках, тайно переправляющих в Палестину тех, кто уцелел.
Ничего удивительного в этой арифметике нет. Нацисты подсчитали, что живые мужчины приносят больше пользы, чем мертвые, пусть ненамного, пусть недолго. Поэтому женщин убивали быстрее.