Шрифт:
Лицо американца стало выражать нетерпение.
— Мистер Прентис, — Шухов вздохнул, положил параллелограмм на место, — глубоко ценю доверие, которое вы оказали мне, начинающему инженеру. За предложение ваше благодарю и отказываюсь. Если я, как вы говорите, способный человек, то и родной стране смогу принести пользу.
— Но я буду вам хорошо платить. В старушке Европе люди столько не зарабатывают.
— Не все можно измерить деньгами…
— Мне жаль, мистер Шухов. — Прентис не стал тратить время на уговоры. — В Америке каждый придерживается другого правила: я никому ничего не должен. Но мы умеем ценить и чужие убеждения. Желаю удачи!
Он повернулся и быстрой, упругой походкой человека решительного, знающего цену минуте, направился к выходу. Дела, дела…
«Я и не собираюсь работать в нефтяной промышленности»
— Чем вы его так пленили? — живо спросил Бари.
— Я отверг его проект и предложил свой.
— Расскажите…
— Тут особенно-то и рассказывать нечего. Мы проходим сейчас практику на паровозостроительном заводе Болдуина.
— Знаю, корпуса в самом центре Филадельфии.
— Вот именно. Я работаю в чертежном бюро. Несколько дней назад пришел этот мистер Прентис с заказом на резервуар для нефти. У него небольшой нефтяной участок на границе штатов Пенсильвания и Огайо. На заводе есть цех, клепают котлы, так что он принимает и такие заказы. Прентис принес эскизы; мне поручили сделать из них рабочие чертежи. На эскизах резервуар был прямоугольной формы, с балками, усиливающими стены. Я при нем подсчитал нагрузки и тут же предложил ему экономию времени, денег, материалов. Он очень удивился, когда я объяснил ему, что резервуар выгоднее сделать не прямоугольным, а круглым, ибо в круглых конструкциях нагрузки распределяются более равномерно. «Соглашайтесь, — сказал я, — и чертежи будут готовы очень быстро». Он колебался, я же настаивал на своем. Почему — еще и сам не могу понять.
Ну что мне за дело до того, сэкономит мистер Прентис деньги или нет! Но есть какая-то профессиональная гордость, есть в нашем, казалось бы, сухом деле огромные творческие возможности, которые хочется раскрыть как можно полнее. Наконец Прентис сдался, но все-таки сказал, что попросит опытных конструкторов проверить мои утверждения, добавив, что от результатов проверки будет зависеть моя инженерная репутация. Вот тут-то мне стало не по себе. И знаю, что прав, а страшно. Ведь моя инженерная репутация не принадлежит только мне лично. Это и репутация Московского технического училища…
— Я слышал, как отзывался об училище доктор Ранкл, директор Массачусетского технологического института, — перебил Бари. — Очень высоко. А институт этот ведь считается лучшим в Америке, и выпускникам его оказывают решающее предпочтение при приеме на работу.
— Конец этой истории прошел на ваших глазах.
— Так вы рассчитываете принять предложение Чебышева и стать математиком-теоретиком?
Шухов как-то рассказывал Бари об этом.
— Вряд ли. Чебышев — гениальный математик, но теория и так далеко обогнала практику. Наши сверстники идут в народ, но если техника останется такой же, как сотни лет назад, никто ничего не сможет сделать. Свои инженерные знания я хочу уже сегодня употребить для развития своей страны.
— Вас учили рассчитывать резервуары или вообще крупные металлические сооружения? — Бари более волновали практические вопросы.
— В России нет такой отрасли промышленности, да и здесь она только начинает зарождаться.
— А знакомство с нефтепромыслами не входит в программу вашей командировки?
— С какой стати, — удивился Шухов. — Уезжая из России, я думал: год — это ведь так много. А теперь вижу — совсем мало. После практики на заводе Болдуина поедем в Скенектеди. Тоже производство паровозов. Потом будут заводы Броун Шарп, Пратт Уитней, предприятие по производству сельскохозяйственных машин. Дай бог успеть изучить все это. Да ведь я и не собираюсь работать в нефтяной промышленности.
Человек предполагает…
Прошел год после возвращения из Америки. Шухов, задумавшись, сидел у большого окна своего рабочего кабинета. В окно видна была площадь в клочьях осеннего тумана. Кутаясь в салопы, шли с базара кухарки. Пустой конный омнибус стоял возле фонаря; кучер почему-то распрягал лошадей. Шухов посмотрел сквозь стеклянную стенку, отделяющую его кабинет от общего зала. Чертежники сидели за своими досками. Между ними, лавируя, пробирался какой-то роскошно одетый господин. Вот он ближе, ближе, толкнул дверь. Тонкая стенка зашаталась.
— Владимир Григорьевич!
— Александр Вениаминович!
Шухов и Бари похлопали друг друга по плечам; затем Шухов, отступя на шаг, принялся внимательно разглядывать Бари.
— Но каким франтом стал…
На Бари были дорогого сукна брюки в крупную клетку, тупоносые ботинки на каблуках, цилиндр с лентой, длинное коричневое пальто с лацканами до пояса и бархатными манжетами. На белоснежном, с отогнутыми уголками стоячем воротничке краснел крупный прямоугольник галстучного узла.