В зале прилёта уши забил плотный говорливый шум. Непривычная речь. Много непривычно тёмных, загорелых, лиц. Люди непрерывно двигались, суетились, что-то гортанно порой выкрикивая, смеясь и громко разговаривая… Только жгуче-черные брюнеты в основном. Где с безволосыми лицами, где с бородками, где и почтенными седыми. Мужчины в странной на первый взгляд одеждах: одни в европейских костюмах, но в тюбетейках, другие в полосатых стёганых халатах, подпоясанных платками, всё с той же непременной тюбетейкой на головах… в сапогах, и с галошами…

Были и женщины: и полные и худые и… разные, но в широких, свободно развевающихся ярких платьях и обязательно в таких же ярких шароварах, собранных резиночкой у щиколоток… На ногах те же сапоги, либо туфли лакированные, кто и в галошах. На головах платки, либо шаль… Все женщины сплошь с косичками. Тонкими, чёрными… Множеством косичек. Глаза жгуче-чёрные, большие, блестящие… взгляд быстрый, короткий… Поражали и брови. Чёрные, широкие… у многих, как одна сплошная полоса над глазами. Много лиц, СанСаныч это с удовольствием и удивлением отметил, очень даже красивых. О которых обычно говорят — писаные лица. Красавица, мол, такая. Только красотой пугливой, дикой, таинственной, как показалось гостю, в своём восточном очаровании. Копиями взрослых были и дети: и лицами, и одеждой… только ещё более красивые, шумные и подвижные.

Не всё успел разглядеть СанСаныч, встав столбом, оглядываясь и оборачиваясь… Очень всё было необычно, от того и любопытно. Отвлекая, к нему быстро подошли два молодых узбека, лет двадцати, двадцати пяти, с тетрадным листком в руке. На нём старательно и крупно была выведена его фамилия — «Сташевский», и мелкими буквами приписано имя, чтоб не перепутать видимо с другими Сташевскими, «Александр».

— Да, я Сташевский, — с улыбкой подтвердил СанСаныч, протягивая для приветствия руку. Ребята, слегка поклонившись, обеими руками почтительно пожали руку гостя:

— Ассалом алейкем, Александр-ака, — распевно поздоровался один.

— Здравствуйте, — по-русски приветствовал другой. Оба, вежливо улыбаясь представились:

— Валижон.

— Фахритдин.

— Очень приятно! — заверил СанСаныч, с усилием стараясь запомнить непривычные для слуха имена. Вали-жон. Фахрит-дин. Красивые… и имена и сами ребята.

— Как вы доехали, Александр-ака? — вежливо поинтересовался Валижон.

— Спасибо, отлично! — сообщил СанСаныч, и весело рассмеялся. — Как сурок проспал всю дорогу!

Молодые парни с пониманием, закивали головами: «Да, конечно, дорога длинная, утомительная!» Перехватив у него дипломат и сумку с презентами, пошли вместе на выход, к машине.

Повсюду и везде слышалась только национальная музыка. Как ручеёк, прерывистый и игривый, как яркая и бесконечная лента нежно трепещущая на солнечном ветру. Где тихая, где громкая, но с тем же горловым, мужским пением, с разливистыми руладами. Звучал, как зурна, аккомпанируя, пятиструнный рубаб. То глухо, то звонко щёлкал, отбивая затейливый ритм бубен, металлически звучал клавесин.

— А кто это поёт сейчас? — поинтересовался гость, указывая на звучащий голос в автомобильном приёмнике.

— Это?.. — на секунду отвлёкся Фахритдин, он за рулём сидел. — Это Алишер Джураев поёт… Наш… Лучший в мире певец.

— У-у-у! — с пониманием оценил гость. — А о чём он сейчас поёт… Вот здесь, сейчас?

— А сейчас он поёт… — вслушиваясь, Валижон наклонил голову. — О любви к одной девушке… А она его не замечает… Потому что хочет слышать другого юношу… Её сердце отдано другому.

— Понятно, — кивнул головой гость, хотя предыдущая музыка была, на его взгляд, точно такой же. Здесь все песни, наверное, о любви к девушкам…

— Вы в Ташкенте в первый раз, нет? Бывали уже когда-нибудь у нас, на Востоке? — Спросил Валижон, замечая, с каким нескрываемым любопытством гость рассматривает восточную архитектуру.

— Нет! Первый раз… Никогда раньше здесь не был.

— И как вам у нас? — поинтересовался Фахритдин… — Это минареты. — Пояснил он, ловя в зеркале восхищенный взгляд дальневосточного гостя. — Медресе здесь, школы.

— А-а-а, школы! Сплошная экзотика у вас. Очень красиво!.. Даже минареты есть… — выглядывая в окно машины, отметил СанСаныч. — Красивые! А запах какой… Запах!.. Сплошной сад.

— Да, у нас красиво. Фруктовые сады везде, фонтаны, виноградники…

— А это что за деревья такие? Как наши дубы…

— Вот эти? Это — чинары. Они у нас до сорока метров вырастают. А эти вот, маленькие — видите? — низенькие, это тутовник. Тутовник шелкопряда. Шахтут — королевский значит.

— Угу!..