«Правда, по лугу этому, кошеному, зачем-то известью или мелом отсыпана белая полоса, – приметил я на расстоянии примерно полусотни ярдов от темной стены, поблескивающей осевшей влагой, еще одну бросающуюся в глаза несуразность. – И это явно неспроста…»

«Ага!» – поддержал меня сидящий на левом плече бес, наверное, тоже слышавший о таком способе обозначения территорий, запретных для прогулок.

«В основном, конечно, такие места, напичканные магическими ловушками, а потому требующие обозначения во избежание трагических случайностей, встречаются близ пограничных крепостей, но и тут, похоже, то же самое», – подумал я, поглядев вправо-влево и убедившись, что теряющиеся в тумане белые полосы присутствуют с обеих сторон тракта и, судя по всему, уходят вокруг каторги, заключая ее, таким образом, в своеобразное кольцо. Которое, правда, остается разомкнутым в месте примыкания к дороге. Здесь, так и не слившись друг с дружкой в одно целое, два конца тщательно отсыпанной линии резко изламываются и убегают к частоколу по обочинам, как бы предупреждая о недопустимости съезда на них.

Проверять верность возникших догадок путем проникновения на очерченную территорию я не стал. Просто потому что не до того. А отнюдь не из-за страха перед возможными последствиями, как тотчас же с ехидством предположил бес, не упускающий ни единой возможности подначить меня и втравить в какую-нибудь авантюру. Ведь очевидно же: если здесь и в самом деле имеются какие-то магические ловушки, то они разве что усыпляют или парализуют сошедшего с дороги и ступившего на траву человека. Чай каторга – это не пограничная крепость и в защите столь серьезным образом, с использованием действительно смертоносных эффекторов воздействия, не нуждается. Тем более учитывая еще, в каком месте она располагается… Близ какого-никакого, а городка. Проблем же потом не оберешься, случись кому из непричастного люда опрометчиво влезть в убийственную ловушку. А влезет в нее кто-нибудь обязательно! Это любому человеку, хоть немного понимающему людскую натуру, понятно.

Так что, бросив на очерченный предупреждающей линией лужок последний взгляд, я просто двинул коня дальше. К воротам, вырезанным прямо в частоколе. Их контур был четко видим даже с приличного расстояния.

Стучать или кричать, дозываясь охрану, мне не пришлось. Стоило только приблизиться к воротам на достаточное расстояние, как в них раскрылось небольшое окошко, забранное металлической решеткой. Человек, лицо которого тут же возникло в проеме, вопросительно уставился на меня.

– Это Коуриджская женская каторга? – проформы ради осведомился я, даже не сомневаясь в положительном ответе.

Спрыгнув с коня, я с подозрением принюхался. Какой-то странный, тревожащий обоняние запашок, довольно далеко отстоящий от ароматов изысканных дамских духов, я начал ощущать, еще оказавшись возле восточных ворот городка. Но особого внимания на этот факт не обратил, подумав мельком, что там, близ ворот, за стеной, расположено какое-то алхимическое производство. Однако то обстоятельство, что по мере удаления от Коуриджа благоухание это неземное не ослабевает нисколько, а лишь усиливается, как-то ускользнуло от меня. Только здесь, у темной стены, которой каторга обнесена, я начал прозревать и что-то неладное подозревать… Потому как особливо отчетливо духом этим резким, неприятным несло из щелей в воротах, перед которыми я оказался.

– Она самая, – меж тем утвердительно ответили мне в окошко.

И умолкли.

«Ишь неразговорчивые какие попались», – хмыкнул я про себя и, не дождавшись закономерного вопроса о том, чего мне надо, велел присматривающему за воротами каторги охраннику:

– Эйра Риатиса тогда позови. Скажи ему, что сэр Кэрридан ди Стайни по известному делу прибыл.

– Ща… Старшего кликну, – без особого энтузиазма отозвался несловоохотливый охранник и захлопнул окошко.

Мне же оставалось только кивнуть и начать тренировать силу воли и выдержку. А попросту говоря – стоять, неотрывно пялясь на ворота, и смиренно дожидаться появления начальника каторги. К коему мне указал обращаться в своем письме ас-тарх Кован.

Правда, недолго я, замерев будто вкопанный, глазел на ворота, как баран. Спохватился быстро. И начал вываживать своего запаленного коня. А то ведь так можно сгубить ни про что животинку.

За этим занятием меня и застал вышедший в калитку, обнаружившуюся в правой половинке ворот, подтянутый мужчина средних лет в черном форменном мундире. Не иначе как сам начальник каторги… Судя по безупречно сидящему на нем – явно пошитому на заказ! – щегольскому мундиру из дорогого сукна, с серебряными пуговицами.

– Ваши бумаги, пожалуйста, – попросил он, несколько удивленно, как мне показалось, оглядев устало хрипящего коня и запыленного меня.

– Вот, прошу, – немедля предъявил я требуемое, достав из переметной сумы документы, присланные ас-тархом с сопроводительным письмом.

Быстро просмотрев бумаги, мужчина хмыкнул. Оторвавшись от них, он опять уставился на меня и на коня. Теперь – уже с совершенно отчетливо проявившимся на лице удивлением.

– Что-то не так? – не выдержал я.

– Да нет, все так, – заверил он, спохватываясь и возвращая бумаги. И, еще раз хмыкнув, поделился: – Просто я, как, впрочем, и все, несколько иначе представлял себе человека, выбившего разрешение прибрать к рукам нашу самую прелестную узницу – крошку ди Самери.

Такой неожиданный поворот разговора малость напряг меня. Да неслабо так озадачил…

– И как это понимать? – недоуменно нахмурившись, осведомился я.

– А, не берите в голову, – отмахнулся собеседник, обрывая пошедшую в очень странном направлении беседу. И несколько натужно рассмеялся. Вроде как желая показать, что его слова следует воспринимать исключительно в качестве шутки.

А затем поспешил отвернуться, чтобы отдать распоряжение захлопнувшему за ним калитку и теперь выглядывающему наружу в зарешеченное окошко охраннику: