– Думаете, внутри тело Фавершема? – спросил я.

– Не знаю, Уотсон. Впрочем, вам будет интересно узнать, что я датирую этот саркофаг началом викторианской эпохи.

– Что?!

– Это грубая копия, наподобие тех, что иногда экспонируют в музеях, рассчитывая на неосведомленность доверчивых профанов. Подержите-ка подсвечник.

Вручив мне его, Холмс без особого труда откинул двумя руками крышку саркофага.

– Видите, как удобно, – сухо улыбнулся он. – Крышка на петлях. Современное изобретение. Куда как практичнее, чем в подлинных древнеегипетских саркофагах.

Увиденное под крышкой меня ошарашило: у саркофага не было дна. Я понял, что крышка, по сути, являлась дверью, за которой, как выяснилось, стоило поднести поближе подсвечник, начиналась лестница, уходившая вниз.

– Потайной ход в подвал! – воскликнул я.

– Не совсем, Уотсон. Слово «подвал» слишком прозаично и не подходит для описания того, что на самом деле скрывается внизу. А там – нисколько в этом не сомневаюсь – находится потайная усыпальница Фавершема.

Слова Холмса заставили меня содрогнуться.

– Идемте проверим, насколько верно мое предположение.

Забрав у меня подсвечник, Шерлок Холмс начал спускаться по узкой каменной лестнице, которая, как быстро выяснилось, была спиральной. Ее озарял неверный свет горящих масляных лампад, вделанных через равные промежутки в стену на высоте плеча. По привычке, передавшейся мне от Холмса, я считал ступеньки. Их оказалось двадцать восемь. Чем глубже мы спускались под землю, тем сильнее во мне крепло ощущение, что из мира разума и здравомыслия мы вступаем в иной, языческий мир, где правит безумие и подстерегают страшные опасности.

Добравшись до подножия лестницы, мы очутились в помещении с низкими потолками, которое освещалось колеблющимся дымным пламенем четырех жаровен, отбрасывавшим на стены пляшущие тени. Как Холмс и предполагал, помещение это представляло собой копию древнеегипетской гробницы. Стены были украшены яркими росписями, картинами и вышитыми драпировками, причем все это было выдержано в стиле сгинувшей тысячелетия назад древней цивилизации долины Нила. В дальнем конце усыпальницы мы заметили маленький алтарь, на котором стояли глиняные плошки с разноцветными жидкостями и небольшой золотой ларец. За алтарем, закрывая всю дальнюю стену, висел гобелен. На голубом фоне проступали желтые фигуры, среди которых особенно выделялась птица с человеческой головой, склонившаяся над мумией.

– Сэр Джордж Фавершем всю свою жизнь посвятил изучению древнеегипетской культуры, которой, несомненно, восхищался. Вот и покинуть наш бренный мир он решил так, как это делали в Древнем Египте, – спокойно заметил Холмс, – Обратите внимание на персонажей росписей. Согласно древнеегипетским верованиям, именно они играют решающую роль во время перехода от жизни к смерти. Вон Анубис, бог с головой шакала, вон Осирис, повелитель мертвых, а там наш старый знакомый с головой ибиса, писец богов Тот.

К сожалению, я никак не мог целиком сосредоточиться на том, что мне говорил Холмс. Мое внимание привлек каменный саркофаг, стоявший в центре усыпальницы и украшенный резьбой, которая изображала животных, птиц, и снопы колосьев. Внутри саркофага мы обнаружили обнаженное мужское тело. Сперва я решил, что труп лежит на мху, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что я ошибся и это не мох, а мельчайшие кристаллики зеленого цвета.

Холмс поднес свечу поближе, чтобы лучше осмотреть тело.

– Сэр Джордж Фавершем, – тихо промолвил он.

Пламя свечи металось из стороны в сторону, отбрасывая движущиеся тени, отчего чудилось, будто мертвый ученый шевелится, пробуждаясь после долгого сна. Мысль о готовившемся здесь жутком ритуале заставила меня содрогнуться.

– Для лучшей сохранности труп поместили в оксид натрия, – пояснил Холмс. В голосе его чувствовалось напряжение, словно он изо всех сил пытался сдержать бушевавшие в нем чувства. – Насколько я могу судить, Филипс уже приступил к бальзамированию. Видите, – Холмс показал на шрамы, покрывавшие живот покойника, – секретарь извлек внутренности. Мозг при бальзамировании извлекают в самую последнюю очередь, постепенно, через проломленные пазухи.

– Господи Боже, ну и мерзость!

– Впрочем, судя по состоянию черепа, Филипс к этому пока еще не проступал.

– Силы небесные! Что у этих несчастных творится в головах? Как, во имя всего святого, можно связать воедино мечту о победе над смертью с подобным надругательством над телом? Как, даже теоретически воскреснув, человек сможет жить без внутренностей и мозга? Где логика?

– Видите ли, Уотсон, законы логики на магию не распространяются. Очевидно, Сетаф не сумел воскресить мертвую царицу, но мне думается, он верил, что способен сохранить дух умершего, символом которого, между прочим, является птица с человеческой головой, изображенная вон на том гобелене. Если дух удастся сохранить, ему потом можно будет подыскать иное вместилище. Однако, видимо, Сетаф считал, что и в этом случае без традиционного бальзамирования не обойтись.