Из 828 местных рек, речушек и ручейков, когда-то струившихся по высохшим теперь руслам, мы облюбовали еще живую голубку-Цну, как нарек ее в свое время Максим Горький. За минувшую пятилетку в здешних местах на охрану природы ушло около 25 миллионов рублей. Так не в тамбовских ли водоемах поселиться искомому чудовищу?

И, несмотря на это, Квант купался. При этом он так фыркал и греготал, словно а речке бултыхалась целая рота солдат после дневного перехода.

Ыйна сидела на откосе, и в ее янтарных глазах блестели слезы. Каждый, хоть немного знавший Сауну, сразу бы догадался, что отнюдь не зрелище ныряющего мужчины так растрогало ее. И не ошибся бы. Причиной волнения была река, с удивительной быстротой менявшая краски. Казалось, Цна, играя всеми цветами радуги, задалась целью проиллюстрировать классическую фразу: «Полна чудес могучая природа!»

— Будет у меня ребенок если, будет он девочка если, я имя ей дам Цна! — прошептала Ыйна. — Смотрите все, это даже Балтики красивей, пожалуйста! Я могу известное время смотреть на море, не скучая. Каждую другую секунду имеет оно иной цвет: то лазурь, то индиго, то электрик! Но данная палитра красок есть особый феномен, Чюрлёниса и Левитана кистей достойный!

— Этим пусть занимается Союз художников, — сказал Семужный. — У меня, коллеги, возникла рабочая гипотеза. Скажем, скунс, или в просторечии американская вонючка, будучи испуганным, выделяет некий аромат, отбивающий всякую охоту его преследовать. Небезызвестный кальмар выпускает чернильное пятно, за которым скрывается, словно за дымовой завесой. Не исключено, что и наше чудовище склонно к подобной маскировке.

— Дух тяжелый! — кивнул Варсонофьич, брезгливо принюхиваясь к речному бризу. — И краска налицо.

Последние слова дедка явно относились к Кванту, бодро скакавшему к нам от места водных процедур.

— Ого-го, мужики! Хорошо! — кричал Квант, картинно играя бицепсами, трицепсами и желваками. — Здоровею!..

Установлено, что только буква «о» может выразить всю гамму человеческих чувств. Члены экспедиции воспользовались этой буквой, реагируя на Квантовы ядовито-зеленые конечности и синюшное лицо упыря,

— А говорят, не место красит человека! — ехидно крякнул дедок. — Врет пословица.

Квант страдал. Физически — потому, что мы яростно, но безуспешно пытались оттереть его речным песком. Но несравненно сильнее морально. Он как-то вызнал о тайной сердечной склонности Ыйны к передаче «Клуб кинопутешествий». И что теперь он мог противопоставить дружбе с Хейердалом, круизу на «Ра» и телегеничности Ю. Сенкевича? Радужный окрас тела?

— Это не есть возможно! — плакала от смеха Ыйна. — Разноцветный Квант вспоминает мне павианчика, которого я юннатствовала в детстве, пожалуйста!

Так не могло продолжаться. И действительно, Квант не явился на полдник. Мы кинулись в палатку. Постель его была холодной. В личных вещах белела записка. «Вспомните, что говорил Хемингуэй: из всех животных только человек умеет смеяться, хотя у него меньше всего для этого оснований. К. Михайлов».

— Обиделся! — догадались мы.

— Или в баню наладился! — предположил дедок.

Ночью Ыйна перебудила нас всех ледяными руками. Барабанил дождь.

— Кто-то ходит палатки вокруг! — прошептала она.

— Человечинки захотелось зверюге? — сонно отмахнулся Варсонофьич. — Я старый. Они такого мяса не потребляют, хотя и ископаемые.

Что-то заскреблось по брезенту, и полог палатки откинулся. В неверном свете молний различилось родное синюшное лицо Кванта.

Стуча зубами о кружку с горячим отваром одолень-травы, бард и всеобщий друг поведал о своем приключении.

Задетый за живое оскорбительным смехом Ыйны, Квант упрямо пошел вверх по реке, намереваясь в одиночку достичь логова зверя, чьи органы внутренней секреции красили воду Цны.

Наконец сквозь шум дождя он услышал звериное клокотание. Дождавшись очередной молнии, потрясенный Квант увидал громадную зияющую глотку, которая низвергала цветные струи.

— Не знаю, мужики, что на моем месте сделал бы Сенкевич, — Квант резанул взглядом Ыйну, — но я пополз вдоль шеи чудовища. Если уж идти, то идти до конца. До самого туловища, до жизненно важных центров! Но если уж говорить, то говорить правду. Туловищем оказался… лакокрасочный завод города Котовска!..

— Я подозревал! — воскликнул Глеб Олегович, ломая пальцы. — Меня глодали сомнения! Шея, разумеется, оказалась трубой, по которой в реку текут отходы красителей!

— Квант! — голос Сауны дрогнул. — Вы заткнули эту ужасную глотку, так?

— Как я мог это сделать один? Как? — загремел Квант. — Подобных глоток на Цне несчетное число! В городе Рассказове суконный и кожевенный заводы выплевывают в воду шерсть, жир, хром, дубильные вещества. Далее город Котовск вносит свою достойную лепту. И вот уже двадцать тысяч кубометров дряни величественно подплывают к Тамбову, который добавляет пятьдесят тысяч кубов своих неочищенных стоков!

Что это значит? Это значит, что летом содержание кислорода в Цне падает до нуля. Это значит, что на протяжении 25 километров в реке практически нет жизни! Но едва лишь она зарождается где-то на 26-м километре, как на речном берегу возникает Моршанск, знаменитый, кроме всего прочего, полным отсутствием городского коллектора. Да еще камвольно-суконным комбинатом, который под водительством директора А. Е. Зобнина систематически превращает Цну в «керосинную реку». Короче, на протяжении 50–60 километров в Цну сбрасывается, по грубой прикидке, около 250 кубометров отходов! Это жизнь, мужики!