– Хотя вы и говорили очень громко, – сказал он архитектору, – Фритцхен, однако, уснул под музыку вашего голоса.

И при общем смехе он бережно поднял ребенка и положил его на руки кормилицы.

– Мистер Кингскурт, – обиженно проговорил Штейнек, – неужели я говорил громче вас?

Улица, по которой они ехали теперь, вызывала частые удивленные вопросы Кингскурта и Левенберга. Движения здесь было, конечно, меньше, чем в городе, но оживления и тут было достаточно.

Взад и вперед катили велосипеды, автомобили. На широкой немощеной тропинке, параллельной шоссе, мелькали всадники, одни в живописной одежде арабов, другие в европейских костюмах. Встречались и верблюды, в одиночку или несколько в ряд, напоминавшие караваны, живописный пережиток далеких времен. По обееим сторонам дороги красовались небольшие домики с садиками, вдали зеленели поля. Кингскурт обратил внимание на проведенные от проводов, тянувшихся на столбах вдоль улиц, ответвления к маленьким домикам.

– Это телефонные проволоки? –спросил он. – И что здесь за народ живет?

Решид-бей ответил ему:

– Здесь большей частью живут ремесленники. В этой деревушке живут сапожники. В эти проволоки проводят электрические токи для их маленьких машинок. Разве это ново для вас?

– О, нет, это уже в мое время было известно. Но практически еще оно не применялось. А откуда проводится электричество?

– У нас имеется много электрических обществ. Но эти жители получают токи преимущественно из горных рек Гергона и Ливана или из канала, отведенного из Мертвого моря.

– Невозможно! – изумленно воскликнул Кингскурт.

– Да! – убедительно прогремел Штейнек в ответ.

– Эти ремесленники также отчасти крестьяне, – сказал Давид. – Свою работу они сбывают артелью в большие магазины, склады или за границу. Но они составляют также сельскохозяйственные союзы, характер которых зависит от условий топографических. Вблизи больших городов преобладает ремесленная деятельность, и земледелие незначительно, так что в таких местностях ремесленник, кроме продуктов, необходимых для него самого, очень мало добывает из земли, разве немного фруктов и овощей для городских рынков. В местностях, лежащих в прибрежной полосе, напоминающей по климату Ривьеру, разводят томаты, артишоки, дыни, petits pois haricots verts и тому подобные овощи. Самые ранние овощи мы посылаем по железной дороге в разные города Европы, в Париж, Берлин, Москву, Петербург. Но есть и такие местности, где преобладает сельскохозяйственная деятельность, а ремесленная очень ограничена, и при подспорье новейших технических приспособлений производит только самое необходимое для домашнего употребления. Таковы наши деревни, рассееянные по всей цветущей стране. Надеюсь, вы не представляете себе какие-нибудь гнезда грязи и нищеты, которые в прежнее время назывались деревнями. Мы сегодня же увидим такую деревню, общий тип, повторяющийся в Палестине в бесчисленных видах на восток и на запад от Иордана.

Они проехали мост через Кишон и экипаж быстрее покатил меж двумя рядами лимонных и апельсинных рощ. Из зелени листвы весело выглядывали красные и золотистые плоды.

– Черт меня побери, ведь это Италия! – сказал Кингскурт.

– Культура – великое дело! – громко ответил Штейнек, словно возражая кому-то. – Мы, евреи, ввели здесь культуру.

Решид-бей мягко улыбнулся:

– Простите, милейший человек! Это было еще до вас. Еще отец мой разводил апельсины, и в большом количестве.

Он обратился к Кингскурту и указал ему. пальцем на сад по правую сторону от дороги.

– Я это знаю лучше нашего милого Штейнека. Вот это сад моего отца; теперь он принадлежит мне.

Общество залюбовалось прелестным садом с цветущими деревьями и золотившимися на ветках плодами.

– Да я не отрицаю того, что у вас уже до нас было кой-какое производство, но сбывать его вы можете только теперь.

Решид-бей утвердительно кивнул головой.

– Совершенно верно. Наши доходы значительно поднялись. Вывоз апельсинов увеличился в десять раз с тех пор, как у нас имеются хорошие пути сообщения. Да вообще с вашим переселением в Палестнну страна стала неузнаваемой.

– Один вопрос! – вставил Кингскурт. – Надеюсь, он никого не обидит, для этого мои новые друзья слишком умны. Переселение евреев в Палестину не принесло несчастья прежним жителям. Это не вынудило их уехать отсюда? Я разумею массовую эмиграцию. То, что несколько человек нашли нужным убраться по добру, по здорову – в счет ведь нейдет.

– Что за вопрос! – ответил Решид. – Это было благословением для всех нас. Прежде всего, разумеется, для землевладельцев, которые продавали свои участки еврейской общине; за высокие цены. Многие вначале воздерживались от продажи и выжидали еще большого повышения цен. Я, с своей стороны, счел для себя выгодным продать свою землю.

– Да, ведь, вы говорили, что сады, мимо которых мы проезжали – ваши?…

– Конечно! Я их продал, и тотчас взял их в аренду,

– Зачем же вы продали их?

– Потому, что это было выгоднее для меня. Так как я хотел примкнуть к Новой общине, то я должен был подчиниться: ее уставу. А члены общины не имеют никакой земельной собственности.

– Значит, Фридрихсгейм не вам принадлежит, Литвак?

– Земля – нет. Я ее арендовал только до ближайшего юбилейного года, как и Решид-бей свои сады.

– Юбилейный год? Объясните, пожалуйста, точней, что это за штука! Я, кажется, много вещей проспал на своем острове.

– Юбилейные года не новость – сказал Давид. – Это очень старинное постановление нашего пророка Моисея. После семью-семь лет, значит, на пятидесятом году, проданные земли без убытка возвращаются к первоначальному владетелю. У нас земли вновь возвращаются общине. Уже Моисей имел в виду справедливое распределение земли; он хотел предупредить сосредоточение земельной собственности в одних руках. Вы убедитесь, что мы не хуже служим этой цели. Вздорожание земли обогащает не частных лиц, а всю общину.