Общаться напрямую с китайскими властями торговцы не могли. Существовала специальная китайская гильдия купцов, так называемый Кохонг (от искаженного китайского Гунхан — Государственный торговый дом), и кто-то из ее членов должен был выступать поручителем за каждую европейскую торговую компанию и за каждого частного купца. Все контакты с местными чиновниками осуществлялись исключительно через этого поручителя. Он был собственником здания фактории, а фирма только его арендовала. Он же прямо или косвенно обеспечивал своих подопечных вспомогательным персоналом — переводчиками, компрадором (управляющим), шроффами (денежными менялами), просто слугами. Через него осуществлялись все торговые операции (по крайней мере, легальные). Член гильдии также осуществлял негласный надзор за вверенными ему «варварами», он отвечал за их поведение своим имуществом, а случалось и головой.

В большинстве случаев члены гильдии поддерживали вполне теплые, иногда даже дружеские отношения с опекаемыми европейцами, но от этого надзор не переставал быть надзором, а торговые ограничения — торговыми ограничениями. По сути, Китай давал понять заморским гостям: «В вас здесь не нуждаются; смиритесь и скажите спасибо, что с вами вообще имеют дело».

Ввозить в Китай удавалось (в небольших количествах) сырье — хлопок-сырец из Индии, свинец из Англии, олово из Малакки — да еще предметы роскоши: меха и ласточкины гнезда для приготовления знаменитого китайского супа (их поставляли из Юго-Восточной Азии). В XVIII веке популярность приобрели европейские часы и заводные механические игрушки. Но все это не могло обеспечить сколько-нибудь заметный оборот. Вывозили же европейцы из Китая существенно больше, чем ввозили: фарфор, ткани, предметы традиционных искусств и ремесел.

За большую часть вывозимого чая приходилось платить серебром, и по мере роста аппетитов потребителей этого серебра требовалось все больше. Остановить чайную торговлю было невозможно: без этого напитка уже не мыслила своей жизни значительная часть населения, да и процветание бизнеса самого разного уровня, а также государственных финансов прямо зависело от нее.

Спас положение опиум. Поначалу европейцы на него не ставили, они просто пробовали ввозить разные новые товары в надежде, что какой-то, что называется, пойдет. И опиум пошел: если во второй половине XVIII века крупнейшим рынком сбыта производимого Ост-Индской компанией опиума был малайский остров Пенанг, а на рубеже XIX века — Ява, то к 1820 году свыше 90 процентов ее опиумного экспорта, то есть более 5000 ящиков в год, приходилось на Китай. К 1829 году этот объем почти утроился, а еще через четыре года достиг 20 000 — более 1000 тонн! Наконец-то появился товар, который мог заткнуть злосчастную брешь в торговом балансе Запада и Востока. Как же удавалось ввозить в страну такую массу запрещенного (вспомним императорские указы) товара? Ведь столь респектабельная компания, как Ост-Индская, не стала бы заниматься контрабандой.

Компания «Джардин, Мэтисон и К°», самый крупный агентский дом из тех, что участвовали в китайской опиумно-чайной торговле, успешно функционирует и сегодня. Она является видным игроком на восточноазиатских рынках и одним из крупнейших импортеров китайского чая в Европу, а также инвестором, которому принадлежит, в частности, известная мировая сеть отелей «Мандарин Ориентал». О торговле опиумом компания предпочитает не вспоминать, хотя и не отрицает свою прошлую к ней причастность.

Сложившаяся в результате многочисленных проб и ошибок система торговли была по-своему гениальна. Ост-Индская компания отдала локальную торговлю между Индией и Китаем на откуп частным купцам, сохранив за собой лишь монополию на поставки чая из Кантона напрямую в Англию и на производство опиума в Индии. Готовый продукт компания доставляла в Калькутту, здесь он продавался на открытых аукционах, и все — дальше компания не несла за товар никакой ответственности.

Непосредственной его доставкой в Китай занимались агентские компании, базировавшиеся в Макао и Кантоне. Поскольку опиум в Калькутту поступал более или менее круглый год, этим компаниям нужно было обеспечить столь же ритмичную его доставку потребителю — зависеть от попутных сезонных муссонов, дувших в Индийском океане и Южно-Китайском море, они никак не могли. В результате был создан принципиально новый тип судов — опиумные клиперы, которые обладали способностью двигаться практически навстречу сильнейшим муссонам.

Но все затраты окупались многократно. Ведь себестоимость одного ящика опиума в Индии составляла около 150 фунтов стерлингов, в Кантоне же его цена в 1820-е годы достигала 520 фунтов. А один клипер средних размеров вмещал до трехсот ящиков. На нынешние цены один рейс приносил до четырех миллионов долларов чистой прибыли. Рейсов же судно за год совершало два-три, и у крупных агентских компаний в море одновременно могли находиться десяток и более клиперов.

Наркотик агентская компания доставляла к месту впадения Жемчужной реки (Чжуцзян), выше по течению которой стоит Кантон. Ее широкая дельта образует залив, известный европейцам под названием Бокка-Тигрис («Пасть тигра»). Он представляет собой настоящий лабиринт, образованный множеством островов (в основном необитаемых) и отмелей, в котором легко было отыскать защищенную от штормов стоянку. Здесь в водах, которые условно можно назвать нейтральными (китайские таможенники досматривали грузы выше по реке), наркотик перегружался на специальные «приемочные суда» — своеобразные плавучие склады.

Непосредственной реализацией товара занимались представители агентской компании, снимавшей помещение в одной из тринадцати факторий. Все сделки (и не только запрещенные опиумные) совершались без осмотра товара, исключительно под честное слово. И китайские, и европейские купцы слишком дорожили своей репутацией, чтобы пойти на обман. Ударив по рукам с покупателем (как правило, с ведома своего «покровителя» из Кохонга), агент выписывал (зачастую на первом попавшемся клочке бумаги) нечто вроде накладной: «Выдать предъявителю сего такое-то количество товара». Доставка опиума на берег с приемочного корабля была уже делом покупателя. Для этого использовали маленькие и юркие китайские гребные суденышки, которые европейцы называли быстрыми крабами.

Опиум принимали с различными целями: как обезболивающее, как снотворное и, естественно, как наркотик.

В странах Средиземноморья и Западной Европы, где имелись давние винодельческие традиции, в этом последнем качестве его использовали относительно редко — здесь соответствующая ниша была прочно занята вином и прочими алкогольными напитками. На Востоке же культура виноделия и винопития либо вообще не развилась, либо была подорвана с приходом ислама, запрещающего употребление вина. Во многом поэтому опиум там стали все больше использовать не в медицинских, а в «развлекательных» целях.