Шрифт:
Шанель никогда не была близка с теми, кто, казалось, должны были стать людьми ее круга: промышленниками, финансистами, деловыми воротилами.
Зато у нее было много друзей среди больших художников, поэтов, артистов, музыкантов. На протяжении десятилетий ее окружала художественная элита Парижа: Серты, Дягилев, Стравинский, Пикассо, Дали, Кокто, Макс Жакоб, Кристиан Берар, Жан Ренуар, Дюллен, Жуве, Жорж Орик, Лифарь и многие другие. Она не только дружила, но и работала с некоторыми из них: с Дюлленом, Кокто, Дягилевым, Стравинским, Пикассо, Лифарем, Баланчиным. От всех этих людей она многое взяла, многому научилась. Но поразительно: ценя больших художников, восхищаясь ими, она восставала, когда ее называли художником, a то, что она делала, – искусством. Она считала свою профессию ремеслом в самом высоком смысле слова и гордилась этим.
Она была расчетлива и щедра.
Сколько раз и с каким тактом помогала Шанель Дягилеву, Стравинскому, Реверди, Кокто, Максу Жакобу, помогла Лукино Висконти, с которым ее связывала многолетняя дружба, начать его кинематографическую карьеру, о чем он сам рассказал, когда Шанель уже не было в живых, назвав ее «женщиной поистине фантастической».
Она делала много добра, но не хотела, чтобы об этом знали. Что это: скромность или гордыня? Или она попросту боялась, что ею станут злоупотреблять?
В последние годы жизни это стало ее навязчивой идеей. Она была умна. «Такого ума еще никогда не знала Мода», – писали о ней. И беспощадно трезва в оценках к себе и к другим. С ней было нелегко, с этой Великой Мадемуазель. И в то же время что-то неодолимо притягивало к ней и, несмотря ни на что, заставляло хранить ей верность. Как это было с такими разными людьми, как, скажем, крупнейший промышленник
Пьер Вертхеймер и ее дворецкий Жозеф Леклерк. Или с владельцем отеля «Риц», который отказывался рассказывать о ее приступах сомнамбулизма, боясь навредить памяти женщины, безмерно восхищавшей его.
Кокто утверждал, что Шанель «с ее приступами гнева, колкостью, с ее сказочными украшениями, ее творениями, прихотями, крайностями, юмором, щедростью – неповторимая, притягательная, отталкивающая – одним словом, человечная» …
Через несколько дней после ее кончины известная писательница и политический деятель Франсуаза Жиру написала в журнале «Экспресс»: «До конца яростная и прямая, стояла она, как капитан на мостике тонущего корабля».
Но корабль не пошел ко дну. До сих пор, спустя более 40 лет после смерти Шанель, стиль, созданный ею, остается незыблемым. Имя ее продолжает быть символом элегантности и хорошего вкуса. Ее духи сохраняют магическую привлекательность для женщин в разных концах света. Их рекламируют известные французские актрисы. О ней пишут книги, ставят фильмы и спектакли, делают телевизионные передачи. На белых маркизах черными буквами продолжает светиться имя «Шанель». Для парижан, дa и не для одних лишь парижан, рю Камбон и отель «Риц» неразрывно связаны с памятью о Великой Мадемуазель. Она вошла в историю не только как великий модельер, дважды совершивший революцию в мировой моде. Андре Мальро утверждал, что «Шанель, де Голль и Пикассо самые великие личности Франции XX века».
Человек, имеющий легенду, сам легенда
Мы уже говорили о том, что род Шанель издавна селился на юге Франции, в крае, что раскинулся у подножия Севеннских гор, – гранитной гряды, напоминающей своими очертаниями спину разъяренной кошки. Севенцы – народ гордый, свободолюбивый. Природа одарила их черными, как смоль, волосами, янтарным цветом кожи и умением величаво держать голову. Единственным промыслом жителей Севенн издавна были каштаны. Собирали их в местных лесах, а затем сбывали на ярмарках. Жозеф Шанель, прадед Габриэль-Коко Шанель, каштанов не собирал. Он содержал трактир. «Люби все то, что тебе принадлежит», – приговаривал Жозеф, украшая столы и полки своего заведения деревянной резьбой, старательно выпиливая две буквы «С» – от слов Chanel и Christ.
Пройдет меньше века, и две эти буквы в затейливом сплетении увенчают модели его правнучки Коко Шанель, став символом ее могучей империи моды.
Деда Габриэль звали Анри-Адриан. Он был первым, кто, покинув родные места, отправился на поиски счастья. Далеко он, правда, не ушел. Да и счастье свое обрел в том, что стал бродячим торговцем шнурками и шляпками на ярмарках.
Его сын Альберт унаследовал от своего отца черный цвет волос, неукротимый характер и… нрав ловеласа. Ему было двадцать два, когда он соблазнил 19-летнюю Жанну Деволь. После долгих поисков родне Жанны удалось-таки найти сбежавшего шалопая и водрузить его на брачное ложе. 19 августа 1883 года, в городке Сомюр появилась на свет их дочь, Габриэль Шанель.
Детство Габриэль прошло в торговых рядах – мать повсюду таскала за собой детей, помогая мужу торговать женскими панталонами. Жанна была безумно влюблена в своего нерадивого Альберта, чье влечение к представительницам прекрасного пола приносило ей немало горя. Она умерла, когда дочери исполнилось двенадцать лет. Альберт, оставшись с пятью детьми, определил Габриэль в сиротский приют. Так закончилось ее детство.
Она провела в монастыре семь лет. Бесконечные молитвы, церковные песнопения, прогулки в одиночестве. И два цвета: белый и черный. Они были повсюду – в одежде воспитанниц и монахинь, в известковой белизне стен и потолков, контрастирующих с массивными черными дверями.
Блуждая извилистыми коридорами, Габриэль обнаружила выложенные на полу узоры, похожие на зашифрованные надписи, которые заканчивались всегда одной и той же цифрой «5». Не был ли это тайный знак?
«Черный цвет одновременно скромный и надменный. Черный цвет непринужденный и удобный и вместе с тем таинственный. Но более всего черный цвет означает: «Я не беспокою вас, и вы не беспокойте меня».