Свет близкого утра уже разбавлял ночную тьму, вырисовывая всеми оттенками темно-серого формы и силуэты под окном.

От переднего двора, заставленного фургонами, оставался свободным лишь проезд от дома до ворот да небольшой пятачок, на котором едва могли разминуться несколько всадников. На него-то какой-то умник вечером и додумался притащить с полтора десятка пустых бочек — валявшихся теперь повсюду. А между ними, лавируя и громко бранясь, пробирались двое всадников в одинаковых плащах с поднятыми капюшонами. Под ногами их коней суетились слуги, неуклюже раскатывая бочки по углам. Еще двое с поднятыми от ночной прохлады капюшонами ждали у полуоткрытых ворот, и факелы в руках стражников отбрасывали на них рваные оранжевые отблески. Вдруг один из уезжавших откинул капюшон, оглянулся на дом и помахал кому-то рукой.

Найз недоуменно нахмурился: кому бы это?.. — и охнул.

Эмирабель!

Это же была она — с дядькой Лунгой! Их белые пони, их плащи, их кожаные с белыми узорами дорожные мешки, распределенные теперь между двумя всадниками, преодолевшими, наконец, препятствия из бочек и подъехавшими к воротам. Она уезжала! Но куда?! Зачем?! Внезапно! Не сказав ничего!..

Стражники воткнули факелы в кольца, уперлись ногами в землю, и потянули створки ворот на себя, открывая. Показалось ему или нет, но глаза девочки встретились с его глазами, она улыбнулась и замахала рукой с удвоенной энергией:

— До свидания! Записка! Спасибо! — достигли его слуха прощальные слова, и маленький отряд под стук копыт исчез за воротами.

— Белка! Это была Белка! — Найз обернулся на своего наставника, но того уже и след простыл. Грохот подкованных сапог по камню долетел из коридора и пропал на лестнице.

Не теряя ни секунды, Найз натянул штаны, рубаху, сапоги, подхватил меч и кинжал и выскочил в коридор. Куда теперь? Вверх, к кабинету графа? Вниз, в общий зал? В комнату мастера Виклеана? В конюшню?..

В это время с лестницы донеслись голоса, и мальчик помчался туда.

— …не хотела вас будить, сказала, что прошлую ночь вы не спали, и днем пришлось потрудиться, — говорил бесстрастный, чуть скучающий голос са Флуэра.

— Она крикнула «Записка!» — Найз выскочил на лестницу и закрутил головой.

Снизу поднимались двое. Один с лампой, второй с мечом в руке, вложенным в ножны — са Флуэр и гардекор.

— Записка у меня, — хмуро кивнул Фалько, и Найз заметил в его руке белый квадрат бумаги. — Если ваше сиятельство соблаговолит подержать лампу вот так…

Не дожидаясь согласия графа, Фалько взял его за руку, приподнял ее на нужную высоту и поощрительно кивнул:

— Очень хорошо. Если вас не затруднит, конечно.

Взглядом са Флуэра можно было вымораживать бородавки, но гардекор, миролюбиво улыбаясь и не обращая внимания на хозяина замка, уже разворачивал сложенный вчетверо лист.

Строчек на нем было мало и, дай немного (а лучше — много) времени, Найз теперь и сам смог бы разобрать, что написано, но Фалько, пробежав глазами по тексту, уже читал его вслух:

— «Мои друзья! Из Рэйтады за мной приехали гонцы от гильдии. Нужно срочно, не теряя ни минуты, возвращаться в столицу. Это касается незавершенных исследований деда — что-то пошло не так, а записей не сохранилось. Я была его единственным ассистентом. Потом они хотели бы начать заново, потому что, похоже, это — настоящий переворот в науке! Я желаю присутствовать тоже, поэтому задержусь в Рэйтаде минимум на месяц, но потом возобновлю свой путь. Не хотела вас будить, ведь мы не навсегда расстаемся. Мир тесен, обязательно увидимся снова! Спасибо вам за всё! Искренне — Эмирабель Ронди».

Мальчик уязвленно насупился и глянул на Фалько:

— Могла бы и разбудить…

— Значит, не сочла нужным, — с холодной желчностью прокомментировал граф и зашагал вверх, оставляя гостей в темноте.

* * *

День мирно клонился к вечеру. Под ритмичную поступь мула Найз дремал в седле: третья подряд бессонная ночь просто так не проходила даже в его бесконечно-энергичном возрасте. Но и в состоянии полусна мысли его не переставали крутиться вокруг внезапного отъезда Белки, и с каждым новым воспоминанием в душе его поднималась то обида на то, что не разбудила, то гордость за нее: человек, за которым специально прислали курьеров, потому что не могли без него обходится ни минуты дольше, автоматически возносился в его глазах до королевских высот.

Гардекора сегодня он почти не видел: на всякий случай Виклеан решил патрулировать окрестности, и Фалько весь день проводил в разъездах с охраной каравана или в одиночку, возвращаясь лишь изредка — доложить или перекусить. И весь день, насколько мальчик мог замечать, недовольство не сходило с лица его наставника, а раздражительность и резкость обжигали, как удары бича.

Когда начало темнеть и мастер Виклеан объявил привал, охранники вернулись, каждый, как обычно, с охапкой сушняка или просто нарубленных веток. По всему лагерю стали разгораться костры.