— Ладно, тебе чего? — спросил я не особенно вежливо. Манивший меня хвост последнего преобразования оказался лишь путанной фата-морганой, стоило мне сделать последний шаг, как он рассыпался у меня в руках ворохом бесполезных чисел и громоздких формул, сквозь которые корячились ненавистные мне шпильки интегралов.

— Твой… водный корабль. Он нужен мне.

— Чтоо-о? — я даже оторвался от рассчетов.

— Он нужен мне, — упрямо повторил Котенок. Интонаций в его голосе было не больше, чем в голосе сигнального зуммера, предупреждающего о разгерметизации корпуса, — Ты говорила, здесь вода. Я не убегу. Ты говорила, здесь нельзя бежать.

— «Говорил» — поправил я автоматически, — Я говорил. Да, здесь вода почти везде. Но зачем тебе корабль?

— Смотреть, — сказал он сухо.

— Что, не веришь мне?

— Мне надо.

— Н-да, чудесно… — протянул я, озадаченно почесывая обломком карандаша нос, — Может, сразу ракетный крейсер? Котенок, «Мурена» — это тебе не детский антиграв. Это серьезная техника. Я не могу… черт, да я не имею права тебе ее давать!

— Я пленник.

— Мм-м-мм…

— Герханская падаль.

— Великий Космос! — застонал я, — Ты что, издеваешься надо мной?

Он хмуро глядел на меня исподлобья, опустив голову. Катер ему…

— Да, ты пленник! Я не имею права устраивать тебе экскурсии по планете!

Он шевельнул бровями.

— Я за тебя отвечаю! Головой в том числе!

Он шмыгнул носом.

— Я тебе не нянька, понял? Я герханец? Да, черт возьми! Самый настоящий! Я не собираюсь вытирать тебе сопли. Понял?

Он не ответил, пожал плечами и повернулся к выходу. Я почувствовал, как растягивается, вот-вот грозя оборваться, связывающая нас паутинка. И я ничего не мог сделать. Разве что смотреть ему вслед.

Он остановился, не дойдя полуметра до двери. Даже не остановился, просто замер на секунду, не успев опустить ногу. Я понял, что он увидел и почувствовал себя очень глупо.

У самой двери, защемленное в вентиляционном отверстии громоздкого, отключенного сейчас, вычислительного блока, этого неуклюжего серого куба, торчало перо. Обычное белое перо, немного разлохмаченное по краю, потерявшее всю свою былую красоту, ставшее сухим и ломким. Оно уже не блестело — как высохший камешек, оно утратило свое былое очарование, пахнущее морем, уже не казалось дерзким. Просто белое перо, дрожащая веточка цвета вытертой и отполированной слоновой кости.

Он смотрел на него только секунду.

И столько же я смотрел ему в глаза. Я видел, как темнеют изумрудные звезды.

Он шагнул за порог, сутулый, с лезущими в глаза волосами.

— Завтрак, — сказал я громко.

Он повернулся.

— Завтрак?

— Угу. Завтрак и ужин. Каждый день. И еще кофе для меня. И еще будешь носить мне карандаши и сигареты.

Он гордо вскинул голову. Царственный огонек осветил радужку глаз, глаз, в которые я не мог смотреть.

— Я не слуга!

— А я не экскурсовод. Если будешь себя хорошо вести, через пару дней возьму тебя с собой в море. Покажу ближайший архипелаг. Но только если…

— Я понял, герханец.

И он ушел. А я опять взялся за карандаш. Но цифры еще долго не могли найти точки сцепления в моей голове. Может, потому, что перед моим внутренним взглядом еще долго стояло что-то другое.

Через три дня спутник стал подавать признаки жизни. Бледный от недосыпания, я заканчивал тестирование входных каналов и чувствовал, что глаза у меня слипаются. Последние сутки я работал только на кофе и сигаретах, так что под конец мне уже казалось, что мои внутренности состоят только лишь из бурого кофейного осадка и сигаретного пепла.

Но спутник отвечал, я умудрился все сделать верно. Включился модуль двухсторонней связи, я задал интерфейсному блоку несколько стандартных задач и теперь смотрел, как быстро сменяют друг друга цифры на экране. Кажется, у меня все получилось.

Я слишком устал чтобы радоваться. Радость от таких побед больше похожа на глубокое похмелье, чем ликование. Хотелось упасть лицом вниз на кровать и позволить своему телу отключиться. Хотя бы на сутки.

«Хорошая работа, — одобрительно сказал голос, — Я думал, у тебя уйдет пара недель».

«Мне повезло. Я вовремя нашел ключ».

«Естественно. Ведь у тебя есть муза».

Я слишком устал чтобы ругаться сам с собой. Взъерошил волосы, превратившиеся в щетку, допил остывший кофе и спустился на кухню. Там было тихо, я не сразу сообразил, что за стенами маяка раннее утро. Такое раннее, что серый свет, проникающий сквозь стекла, выглядит ненастоящим, туманом перед глазами. Я поморщился. Запах рассвета не освежал, от него еще больше слипались глаза.

Мясо, две порции мяса и пара чашек чая. Потом спать.