Мы сидели рядом, наши руки почти соприкасались на столе. И я почувствовал, что… Да, несомненно. У нас появилась какая-то связь. Паутинка, протянувшаяся от него ко мне. Что-то такое… тончайшее, едва уловимое. И она была теплой, эта паутинка. Общие воспоминания о прошедшем дне словно стали нашими общими клетками, частью нас, которую не вырвешь и не забудешь.

Мы просто сидели, молча. Подчеркнуто отдалившись друг от друга настолько, насколько позволяла тесная кухня, глядя в разные стороны. И поддерживали, как огонь костра, эту нейтральную настороженную тишину с ноткой безразличия. Но никто из нас не уходил. И теплая паутинка вибрировала, напрягаясь. Я осторожно касался ее, но не мог определить, тает она или крепнет. И даже собственные мысли, обычные четкие и ровные, сделались вдруг решительно непонятными, как будто и не моими.

Предметы, окружающие нас, тоже стали незнакомыми. Словно я и не жил здесь долгие четыре года. Воздух, далекое марево заката за окном, ощущения кожи — все это сделалось вдруг незнакомым, но сказочно-загадочным. Как если смотреть на привычную картину сквозь цветной витраж.

Мы будто выпали из привычного измерения, отгородились в своей маленькой замкнутой Вселенной, где нет ничего кроме возвышающегося над морем маяка и этой маленькой комнатушки с окном на запад. Наш мир — вздорный, бессмысленный, непонятный, вечно куда-то катящийся — был только из двух человек. И сейчас эти два человека молча сидели, глядели в разные стороны и молчали. И каждая нотка этой тишины звучала непохоже на другие.

«Космос, только бы не зайти слишком далеко, — подумал я со знакомым ощущением стылой тоски в груди, — Это будет слишком и для него и для меня. И это убьет нас обоих.»

«А ведь ты смог бы, пожалуй, — сказал голос внутри меня, непривычно холодный и рассудительный, — Люди всегда шли за тобой, в тебе есть то, что влечет их. Дьявольская, трижды проклятая черта всех ван-Вортов. Ты уже приблизил его, ты можешь и большее. Вопрос в том, сможешь ли ты остановиться. Не он, ты.»

— Мне и не надо на палубу!

— Кажется, придумал. Я про одежду. Жди здесь.

Котенок, нахмурившись, остался сидеть на кухне, а я спустился на первый уровень, туда, где зажатые со всех сторон приборами и коробками со старым хламом, которого всегда хватало на маяке, стояли два шкафа. Я открыл их, обнажая потускневшие от времени кружева, змеиные узкие корсеты и лоскуты разноцветной ткани. Пахло здесь, как всегда в шкафу, который давно не открывали, затхло, но запах этот был даже приятен. Запах времени. Чтобы найти необходимое, мне пришлось основательно покопаться в шкафу. Я перебирал бесчисленные предметы женского туалета, принадлежащие женщине, которая никогда уже сюда не вернется, ища то, что может подойти.

Несмотря на то, что с женщинами я прожил более чем достаточно, я никогда не мог и представить, насколько может быть богат их арсенал. Какие-то юбки с непонятными и немыслимыми разрезами, которые невозможно было представить на герханской даме, атласные прохладные блузы с подбитыми плечами, хищные корсеты со множеством непонятных мне ремней и шнуровок. Я перебирал все это, чувствуя легкий аромат духов, все еще не выветрившийся из шкафа и ощущал себя неловко. Раньше мне никогда не доводилось копаться в чужих гардеробах, тем более женских, но раньше я вообще часто поступал так, как не поступил бы сейчас. Всему свое время, граф.

— Сколько тут бесполезных тряпок… — бормотал я, потроша недра шкафа, — Ну и зачем, скажите на милость, это все здесь?

Может, на женском теле все это действительно смотрелось замечательно, я согласен был в это поверить, но само по себе все это выглядело как старые, сброшенные змеей кожи, омертвевшие и бесполезные. Наконец я нашел что-то более или менее подходящее — узкие кожаные штаны с широкими ремнями на поясе и у щиколоток. Жена полковника была невысока, как и все таури, я прикинул, что если она и была выше Котенка, то совсем немного. Конечно, на мужские штаны это не походило, но в то же время смотрелось настолько нейтрально, насколько это возможно.

«Очень сексуально», — ехидно одобрил Линус-два.

С остальным получилось все еще быстрее, чем я думал. Почти сразу нашлась зеленая шелковая рубашка с рукавами до локтя и высоким воротником. Ее покрой сразу выдавал пол ее обладателя, да и на груди, глазом видно, оставлено куда больше места, чем требуется мужчине.

«Если будет упрямиться, одену на него это, — злорадно подумал я, откладывая платье с огромным вырезом на спине и длинной узкой юбкой, — Впрочем, у него инфаркт приключится, не стоит».

Из обуви я довольно быстро подыскал пару черных тяжелых ботинок на высокой платформе и с тугой шнуровкой. Такой фасон был в моде лет десять назад, да и сейчас они смотрелись не очень женственно. Этого я и добивался. Закрыв шкаф, я вернулся на кухню с добычей в руках.

Котенок сразу с подозрением уставился на одежду. Как зверек, увидевший что-то новое и несомненно опасное.

— Это тебе, — сказал я, — Выглядит, может, не очень, но это лучше, чем ходить голышом или в мокрой рубахе.