— Басенька, дорогая...— проговорил он с трудом.— Твоя мамуся... Ох, какое у Баси красивое пальтишко! А какие волосики...

— Как у мальчика! — серьезно заявила девочка.— Мамуся меня постригла.

— Да, да...

Он склонился над ней и обнял.

— Послушай, Басенька... Твоя мамуся ушла...

— Но сейчас придет?

— Нет, маленькая. Она уже не придет...

— Почему не придет? Я хочу спать!

— Потому что твоя мамуся ушла далеко, очень далеко...

— Почему далеко? Где это — далеко?

— Она пошла на самое небо...

— Ведь сейчас темно,— сказала девочка, глядя на него с подозрением.

Врач смутился и беспомощно развел руками. Так можно было вести беседу с ребенком без конца. Он потер рукой лоб и этим старомодным способом выкопал из замороченной головы очень умную мысль.

— Позвоню-ка я жене,— сказал он троим панам, которые молча прислушивались к разговору.

Не прошло и получаса, как жена доктора оказалась на месте печальных событий. Когда ей сдавленным шепотом сообщили о несчастье и о судьбе ребенка, она решила дело с потрясающей простотой.

— Пойдем спать, маленькая! — сказала она Басе голосом, который успешно притворялся голосом очень веселым.

Девочка улыбкой дала понять, что, не в состоянии достичь взаимопонимания с заикающимся мужчиной, она охотно и без протестов горячо подружится с этой пани, одетой так же, как ее мама.

Сердечко ее знало о том, что это кто-то другой и кто-то чужой, но полусонный взгляд уже не мог справиться с туманящимися очертаниями. Жена доктора, женщина живая и энергичная, делающая крепостью здоровья хорошую рекламу лекарскому искусству мужа, взяла ее на руки и, с трогательной нежностью прижав к груди, вынесла ее из станционного здания.

— Спи, бедняжка,— шепнула она, глядя на ребенка.

С помощью невиданного количества мягких слов, сравнений, метафор и примеров, целого арсенала способов, известных только женскому сердцу, наутро она сумела объяснить девочке, что ее мама никогда уже не вернется. Бася поняла только то, что ее ужасно обидели, о чем она заявила долгим плачем. Жена доктора старалась сцеловать слезы с ее глазок, что было нелегкой работой, ведь и в ее глазах они начали собираться, внезапно и неудержимо. Две женщины плакали тихонько, прижавшись друг к другу так, что невозможно было понять, где чья слеза.

Однако и других вещей тоже нельзя было понять. Самые тщательные поиски ни к чему не привели; не было никаких документов в сумочке несчастной женщины, а в вагоне не нашли никаких чемоданов и свертков. Правильнее всего было предположить, что или в дороге ее обокрали, или эта бедная женщина, глубоко погруженная в какую-то печаль, потеряла то, что везла с собой. Правильным могло быть и предположение, что она ехала туда, где ее все ожидало. Не нашли при ней ни клочка бумаги, только немного денег и железнодорожный билет до Варшавы.

— Какая-то беда гнала эту несчастную,— говорил доктор.— Или она обо всем забыла, или не могла думать ни о чем другом. Пусть Бог ее примет милосердно, ведь она, наверное, сильно страдала. Счастье, что у нее были еще силы, чтобы прошептать несколько слов.

Он смотрел на листок, на котором записал несколько фраз.

— Довольно известная фамилия,— говорил он будто про себя. — Как ты думаешь? — обратился он к жене, на коленях у которой сидела девочка.— Что теперь делать?

Жена доктора задумчиво посмотрела на Басю. Ей казалось, что ребенок отлично понимает, что речь идет о нем, и она быстро сказала:

— Поговорим об этом позже.

Дипломатия доброй женщины была весьма неуклюжей, потому что было ясно, что она умышленно отдаляет минуту расставания с девочкой. Она старалась убедить всех, что надо ждать каких-нибудь вестей от родственников несчастной пани в трауре, которые, прочитав в газетах об ужасном происшествии, несомненно, объявятся, поняв по описаниям, кем была та мать, путешествующая с ребенком. Никто, однако, не объявлялся. Прошло несколько дней, а ниоткуда не было ни письма, ни телеграммы.

— Нужно отослать ребенка по этому адресу,— сказал доктор. — Удивительно, что этот человек не появился сам. Ведь он, наверное, читает газеты.

— Если он умный человек, то не читает,— пробормотала его жена.

— Все равно. Мы не можем оставить девочку у себя.

— Неужели она так тебе мешает? Такой чудесный ребенок!

— Вовсе нет! Совсем она мне не мешает. Что за мысли! Ты бы, конечно, оставила ее навсегда.

— Ох! С великой радостью!

— Я знаю об этом, ведь ты уже несколько дней выкидываешь странные номера. Нет, моя дорогая... Всем сердцем я к ней привязался, но пора ее отослать.