« Грейнджер…, - выдохнул он рвано и предостерегающе. – Вот, что я хотел сделать для тебя».

Она нахмурилась. Не поняла. Ему стало жаль, что до нее не дошло. Это означало, что ему надо подыскать нужные слова именно сейчас. Когда она так близко.

« Я хочу показать тебе, - хрипло произнес он, - что не все упирается в… не упирается в мое желание кончить. И не только в желание, - он прочистил горло, - быть в тебе».

«Малфой…»

«Я не хочу, чтобы ты думала так, - он опустил взгляд. Да он и сам себя не понимал. – Просто разреши мне поступить так ради тебя».

«Ты не обязан».

«Нет, Грейнджер. Если не доказать этого тебе, то… не доказать и себе, - он сжал ее ладошки. – Я хочу, чтобы ты знала, что я больше забочусь о тебе… больше о тебе…»

Он не смог закончить. Просто не смог. И не важно, как сильно хотел этого.

Драко хотел, чтобы она узнала, что он заботится больше о ней, чем о себе. И не сказал этого лишь потому, что не мог поверить, что это правда. Даже в собственных мыслях, когда произнес это про себя, это прозвучало как ложь. Потому что он был Малфоем. А нет ничего выше Малфоев.

В особенности она.

Только чистокровные. Всегда.

Он уже дважды дрочил, как вернулся к себе. И снова был возбужден. Как же он ненавидел это. Но больше всего его убивал тот факт, что она до сих пор не вернулась в свою комнату. И ее местонахождение было вполне очевидно. Как и то – с кем она.

«Ну, тогда я пойду».

« Наверное, это хорошая мысль».

« Хорошо… Малфой… тебе, и в правду, не нужно…»

«Замолкни, Грейнджер. Дай мне это осуществить».

Она скривилась: «Ладно. Как пожелаешь».

Лежа в своей кровати, он надеялся на то, что единственная мысль в ее голове была о его языке. О его голове между ног.

О, вот о чем мечтал Драко, на что он надеялся. Вместо желания отдохнуть. Или о чем другом. О таких очень не-присущих-Малфою вещах.

Он повернулся лицом к подушке и вжался в нее со всей силы. И продолжал вжиматься до тех пор, пока голова не закружилась от нехватки воздуха. А все из-за того, что Драко злился. Злился, потому что это было не правдой. Это всего лишь ложь о том, что надежды были связаны с ее мыслями о его языке.

Он надеялся, что она думает о нем. Просто о нем. И о них. О том, как они где-то вместе, одни. И может просто в тишине, может без грязных прикосновений и сражения языков, просто вместе. Просто рядом. Существовуют. Он жил лишь тогда, когда это происходило на самом деле.

И больше всего на свете он уповал на то, что она только и думает что о нем.

Потому что все, о чем думал он была она. Непрерывно. Каждую минуту каждого дня. В каждом вздохе и взмахе ресниц, и это больше не сводило его с ума. Он почти свыкся с этим. Принял. Не смог бы пожелать жить без этого.

И когда эти мысли успели испариться? Что это значило?

Это слово?

Мать прежде говорила о любви. Говорила о своей любви к его отцу. К Люциусу. Драко не понимал этого. Не понимал, как это может быть настолько жутким. Это их обоих уничтожило – та самая любовь к его отцу. И из этого он достаточно рано сделал вывод, что любовь – не что иное как боль. Она не была неистовой. Не была битвой. Любовь занимала такую несущественную, нежелательную роль в его жизни, что было почти пугающе. Но намного упрощало возможность переступать через нее.

Единственная вещь, которую он мог окрестить любовью, была его дружба с матерью. Возможно. Ну, как считал Драко, это было очень похоже. Должно быть, похоже. Потому что это то, что у тебя перед глазами – дети с матерями и вся это безграничная во всем мире любовь. Их прощальные друг другу слова на платформе каждый сентябрь. Вот, что могло быть у Драко, если бы он позволил себе. Если бы позволил матери показать это, вместо того, чтобы видеть ее тяжкие слезы на ничего не выражающем лице в то время, как он садился в поезд и снова оставлял ее одну. Одну и без поддержки.