Выходя за хронологические рамки нашего повествования, отметим также, что болезненный и апатичный К.У Черненко, заинтересованный лишь в том, чтобы «все было хорошо!», конечно же, не нуждался в объективной информации о происходящем в стране и мире.

Сменивший его 11 марта 1985 г. М.С. Горбачев поначалу с большим интересом и доверием относился к информации КГБ СССР.

Но по мере роста его самоуверенности и убежденности в собственной непогрешимости, он утрачивал к ней интерес, а заодно — и системно-комплексное видение происходившего в стране и мире.

Интереснейший исторический парадокс: «царь — Освободитель» Александр II после отмены крепостного права, в условиях явного нарастания социальной напряженности в стране, с 1870 г. также отказался от ежегодных «всеподданнейших докладов» III Отделения о положении в стране.

Но этот отказ царя от ознакомления с объективными оценками происходящего в империи, завершился лишь его личной трагедией.

А упомянутая нами САИС «П», размещавшаяся на третьем этаже дома 1 на площади Дзержинского в Москве, неподалеку от кабинета председателя КГБ СССР, была демонтирована в начале сентября 1991 г.

Если вспомнить, кто являлся хозяином бывшего кабинета Андропова в то время, то станет ясным, кто похоронил один из новейших и необходимых инструментов государственного управления в масштабах страны.

На Пленуме 24 мая 1982 г. Юрий Владимирович Андропов был избран Секретарем ЦК КПСС.

На следующий день после Пленума, в ставшем очень привычным за проведенные здесь годы большом кабинете председателя КГБ собрались его заместители, помощники, руководители подразделений Центрального аппарата.

Первый заместитель Председателя КГБ СССР Георгий Карпович Цинев, сообщив присутствующим о решении Пленума, высказал теплые слова благодарности Юрию Владимировичу за совместную работу, высоко оценив его деятельность.

В ответном слове, тронутый поднесенным ему сослуживцами Адресом, Андропов взволновано сказал:

— Мы проработали вместе 15 лет. 15 лет — ведь это срок немалый. Мы с кем-то подсчитали — это почти треть активной трудовой жизни мы с вами были вместе. Всякое было. И трудно было, и неуспехи были, и неудачи, и ЧП, и хвалили мы кое-кого, ругались. По делу ругались. Для пользы дела.

Я просто хочу сказать, что не такие они простые, наши отношения.

Служба наша непростая, и отношения в ходе этой службы тоже очень непростые. Я хотел бы, чтобы эту мысль товарищи усвоили. Понимаете, мы иногда себя называем военной организацией, военно-политической организацией, хотя, по-моему, мы сложнее, потому что мы — чекистская организация. На поверхности — военная гимнастерка и военный мундир, а под поверхностью — там должно быть много такого, что просто в военные каноны не укладывается, а укладывается в более хитрые, в более тонкие построения, которые требуют очень большой партийности, очень большой закалки, очень больших требований, которые мы должны предъявлять друг к другу и каждый к себе, разумеется. Вот отсюда и такие, так сказать, перипетии в наших отношениях: сегодня хвалишь, завтра ругаешь, послезавтра еще как-то вопросы поворачиваются. Жизнь у нас непростая, жизнь сложная.

Мы боремся, мы же сами говорим, что мы — на передовой линии борьбы. А всякая борьба связана с тем, что приходится и наступать, и отступать, и всякие необходимые маневры делать, и при всем этом соблюдая такой вид, как будто мы ничего не делаем. Мы же в глазах других не выпячиваем свою деятельность. Мы стараемся показать, что ну есть вот здание на Лубянке, есть люди на Лубянке. Они трудятся. Что они там делают?

Нет-нет, кто-то из нас выступает с докладами о чекистской деятельности. Но, в общем, это не так уж часто и только по необходимости. А вообще я думаю, что если и дальше так держать курс, чтобы нам не шибко хвалиться тем, что мы делаем, без нужды (когда надо, ну тогда надо). — это было бы правильно.

Если говорить сейчас о моем состоянии, что я могу вам сказать по-честному? Я уже сказал: 15 лет — это 15 лет, поэтому их не вырвешь, не отрежешь и не выбросишь, они никуда не денутся, они всегда со мной, и, стало быть, вы всегда со мной.

С другой стороны, я понимаю, что значит доверие Пленума Центрального Комитета партии, и буду стараться это доверие оправдать там как можно лучше.

Тут Георгий Карпович упоминал в Адресе и в выступлении роль Леонида Ильича и Центрального Комитета партии в деле становления органов.

Я вам прямо скажу: у меня такое впечатление, что был какой-то момент в нашей деятельности, в начале 1967 года, когда обстановка складывалась таким образом: всякого рода диссиденты и т. д. под влиянием нелепых мыслей и действий Хрущева активизировались, вышли на площади, а у нас в арсенале, понимаете, одна мера — арест. И больше ничего нет. А теперь вы знаете (не обо мне речь, а просто повод, видимо, и в связи со мной), говорят, что КГБ в своем арсенале имеет и другие меры для того, чтобы и врагов разгромить, и диссидентов вразумить.