Длинные волосы она отрезала, завила, выкрасилась в блондинку, ее всегда светло-кремовая кожа стала бронзовой от многих часов, проведенных под лампой для загара и на солнце, и она не сомневалась, что никто не узнает в ней бомбистку с фотографии, которой полиция снабдила средства массовой информации. Воспользовавшись одним из трех комплектов удостоверяющих личность документов, полученных от Лукаса месяцем раньше, она взяла напрокат автомобиль и сняла номер в занюханном мотеле.

– Их охраняют, это точно, – сообщила она, когда Лукас снял трубку в трехстах милях от города.

– Как именно?

Она рассказала о микроавтобусах «Форд».

В понедельник дедушка повез маму в «Вулвортс», чтобы сдать униформу. Вторая работа ей больше не требовалась.

Вскоре после того, как миссис Лоренцо сделала моим ногам утреннюю гимнастику, прибыл Малколм со своим топором. Если он и знал про модернизацию «Стейнвея», то убедительно прикинулся, будто удивлен изменениями конструкции.

Я хотел, чтобы он посидел и послушал меня. Начал с мелодии «Шагая в Новый Орлеан» Толстяка Домино, с которой легко справился, потом перешел еще к одной его мелодии: «Очень много любви», в стиле рок. Ни одна из них не требовала использования педалей, но потом я исполнил уже свинговую вещицу: «Идет легко».

Закончив, не посмотрел на него, просто сказал:

– Давай исполним что-нибудь вместе.

Он назвал мелодию, и мы ее сбацали, потом я назвал другую, мы сбацали и ее. Когда последние аккорды затихли в чреве «Стейнвея», я решился посмотреть на Малколма.

– Как получилось у меня?

– Отлично! Просто фантастика!

– Не вешай мне лапшу на уши, Малколм Померанец.

– Нет, действительно здорово. Учитывая, через что тебе пришлось пройти и как давно ты не сидел за клавишами. Я не думал, что ты будешь так хорош, причем так быстро, особенно если принять во внимание стержни, которые надо вытаскивать и задвигать.

Я кивнул.

– Хочешь пойти на кухню, взять нам пару бутылок колы и встретиться со мной на крыльце?

Он покачал головой.

– Давай еще поиграем.

– Мы поиграем. Обязательно. Но сейчас давай встретимся на крыльце, с этой колой.

Я покатился к парадной двери. Микроавтобус «Форд» не стоял у дома Янковски. На этот раз он расположился восточнее, у дома Раковски.

Малколм принес две бутылки коки, одну чуть не уронил, поймал у самого пола, отдал мне вторую, сел.

– Я думаю, мой старик ударил ее.

– Кого… твою маму?

– У нее синяк на челюсти. Но потом я подумал, что она ударила в ответ или первой, потому что у него фингал под глазом.

– И когда это случилось?

– В воскресенье, когда я был в гараже. Я часто бываю в гараже. Проводил бы там все время, если бы они убрали автомобиль и дали мне больше места.

– Раньше такое случалось?

– Насколько я знаю, нет. Но все меняется, все всегда меняется, и не обязательно к лучшему.

День ничем не отличался от пятницы, такой жаркий, что птицы оставались на ветвях или ходили по двору в тени большого клена, что-то выклевывали в траве, и не потому, что хотели есть: знали, что так положено.

– Я все-таки могу играть, – нарушил я паузу, – и буду играть еще лучше, но выступать на публике не собираюсь.

– Конечно же, выступишь. Для этого все и делается.

– Надеюсь, что не для этого, потому что тогда я с этим завяжу.

– Что ты такое говоришь? Я тебя просто не понимаю.

– Этими набалдашниками рукой пользоваться нельзя. Не будет того звучания, которое нужно. И как это выглядит, когда я использую зубы?

– А как это выглядит? О чем ты?

– Ты вдруг перестал понимать родной язык?

– Нормально выглядит, – ответил он. – Отлично. Интересно.

– Так же интересно, как жонглирующая обезьяна?

Он сердито посмотрел на меня.

– Да как такое могло прийти тебе в голову?

– Я не хочу быть пианистом-диковиной. «Выступает Иона, вундеркинд-калека, не отступающий перед трудностями».

– Чел, – прошипел он, – мне действительно не нравится, когда ты так себя опускаешь.

– Знаешь, кто-то должен это делать. Если не подходить к себе строго, Малколм, кто подойдет? Нехорошо это, потакать себе.

– И кто тебе такое сказал?

– Человек, который умнее нас обоих.

– Таких полным-полно.

– Именно.

В молчании мы допили колу.

– Это не так уж плохо, Малколм, – вновь я заговорил первым.

– Еще как плохо.

– Я думал о Вермеере.

– При чем тут Вермеер?