Стенли снова обуял страшный кашель, страшный без преувеличений, а когда приступ прекратился, он тяжело вздохнул.

– Я горжусь тем, что ты именно такой, Макс. У тебя есть все основания мне не верить, но я горд, что ты носишь мою фамилию, я горд, что видел, как ты рос. Да, я делал непростительные вещи, да, я ошибался так, как ошибаются только однажды, и за это я уже поплатился. Поверь, Бог наказал меня достаточно.

– Чем же? Той жизнью, которую ты сам себе избрал, занимаясь собутыльничеством?

– Женщиной, которая никогда меня не любила. – Все язвительные слова, которые Макс хотел сказать в его адрес, тут же испарились, как клубок белого дыма. Он увидел такую боль в глазах своего отчима, что ощутил, как у него сжалось сердце.

Черт бы подрал эти мышцы, сжимаются и разжимаются, когда им вздумается.

Стенли подошел ещё ближе, так, что расстояние между ними стало ещё меньше длины вытянутой руки, а затем его губы еле заметно растянулись в… улыбке?

– Я уже все это говорил твоей матери, я просил у неё прощения, и она простила меня. Простила за то, что я причинил ей такую боль, за то, что причинял боль детям, которых она любила больше жизни, и за которых ежесекундно готова была её отдать. – Стенли сглотнул, предотвращая очередной приступ, а затем продолжил.
– Теперь я хочу попросить его у тебя.

Сказать, что Макс потерял способность дышать – это ничего не сказать. Его будто бы накрыло холодной, всепоглощающей волной, которая забрала у него возможность говорить и трезво соображать, не забывая давить на область в зоне сердца. Человек, от которого никогда нельзя было дождаться ни одного хорошего слова, неожиданно решил попросить прощения?

– Ты думаешь, что раз она простила тебя, прощу и я? – Он собрал волю в кулак, не понимая, какого черта с ним происходит.

– Нет. Просто у меня не так много времени, как ты думаешь.

Макс долго смотрел ему прямо в лицо, пока до его сознания доходил смысл его слов. Он сглотнул, пытаясь выглядеть совершенно невозмутимым.

– Собираешься уехать?

Он слабо усмехнулся.

– Точно. Туда, где кормят бесплатным буррито и подают кофе, за который можно убить. – Макс промолчал, а Стенли сделал паузу. Он медленно опустился на диван рядом с Максом и сделал глубокий вдох. – У меня ХОБЛ, Хроническая Обструктивная Болезнь Легких. Я заболел уже давно, но лечение решил не проходить.

Макс замер, смотря на человека, который сейчас перед ним сидел. Болезнь легких? Не проходить лечение?

– Что значит, ты решил не лечиться? Как такое вообще может быть?

– А зачем? – Стенли усмехнулся. – Всё равно она не лечиться, а все эти терапии и реабилитации только замедлят её течение.

– Но ты мог бы прожить ещё много лет, что ты…

– Я просто не хочу жить под капельницами, Макс. – Стенли врезался в него своими глазами. – Не хочу день за днем делать уколы, существовать с кислородными трубками, принимать нескончаемые пилюли или ложиться под хирургический нож, когда они поймут, что мне нужно срочно удалить часть легких. Лучше я просто спокойно умру.

– Спокойно?! Это ты называешь спокойно?! Ты же мучаешься, я вижу это по твоим глазам!

– Я это заслужил. – Он сказал это совершенно спокойным и уверенным тоном. – Заслужил.
– Макс не знал, что мог ответить ему. Он был так потрясен, что ни его мозг, ни его тело его просто не слушались. Он смотрел на Стенли и понимал, что тот просто по собственной воле сокращает годы, которые были ему отсчитаны. Какого черта он творит?
– Жизнь странная штука, верно? – Макс снова прислушался к его словам.
– Всю жизнь жить, не расставаясь с бутылкой, и не заработать даже цирроза, а умереть от болезни легких, принимая во внимание то, что у меня нет никотиновой зависимости. Парадокс, хотя и очень логический.

Макс проигнорировал его философию насчет «шуток судьбы».

– Ты должен пройти курс лечения.

– Нет, не должен.

– Должен, черт тебя подери, - Макс повысил голос, - у тебя всё ещё есть дочь, которая любит тебя, и я не думаю, что своим поведением ты делаешь ей подарок.

– Поверь мне, я делаю Дженни именно подарок. Ей совсем не нужен такой отец.

– Ты прав, ей совсем не нужен такой отец, - Макс стиснул зубы, и когда Стенли понуро опустил голову, продолжил. – Но ты её отец. Такой, какой ты есть. И она любит именно тебя. Такой вот, весьма нелогичный парадокс.

– Парадокс…

– Я позвоню лучшему врачу в Нью-Йорке, он назначит тебе терапию.

– Макс…

– Ты будешь соблюдать все предписания, принимать дурацкие таблетки и ходить с кислородными трубками, если это поможет спасти тебе жизнь.

– Не поможет…

– Это только замедлит болезнь, я знаю, но у тебя будет шанс если и не исправить свои ошибки, то хотя бы признать их по-человечески.

Стенли помолчал, а затем невольно ухмыльнулся: очень печально, будто в последний раз.