Клозе одобрительно фыркнул и сообщил, что доверяет Арни все прыжки отсюда и до Эдема и даже больше не будет заходить в кабину пилотов, если Арни его сам не позовет в случае какого-нибудь экстраординарного события, без которого Клозе предпочел бы обойтись. После чего барон направился в свою каюту и обнаружил там Дойла.

– Привет, Конан, – сказал Клозе. – Как настроение в среде твоих бомбардиров?

– Скучно. Вам, пилотам, хоть есть чем заняться – корабль вести. А мы даже по астероидам пострелять не можем.

– Надо было экономить, – сказал Клозе. – Разбазарили, понимаешь ли, все боеприпасы, а потом жалуетесь. А главное, нашли кому.

– Капитану, – сказал Дойл.

– Временно, друг мой, временно. Не люблю я эти лоханки. Слишком они большие, а это мешает мне правильно летать. Будь я на истребителе, в меня бы ни разу не попали.

– Истребитель сюда своим ходом не долетит.

– Пожалуй, это его единственный недостаток. Зато плюсов хоть отбавляй. Например, на борту нет посторонних парней, которые жалуются на скуку.

– Там даже ноги вытянуть негде.

– Во-первых, есть где. А во-вторых, не фиг в полете ноги вытягивать. Вернешься на базу, там и вытягивай, хоть всю «Камасутру» в одном лице изображай.

– Насколько я понимаю, лицо в «Камасутре» не главное, – заметил Дойл.

– Что чертов ирландец может об этом знать?

– Да уж больше, чем свинский немец.

– Шнапса хочу, – сказал Клозе. – У тебя заначка есть?

– Откуда? Предполагалось, что это будет очень короткий бой, а потом мы вернемся на борт «Зевса».

– Я слышал, у ирландцев вместо орудий самогонные аппараты стоят.

– Это не мой корабль, – сказал Дойл. – Будь мы на моей калоше, я б тебя угостил по-царски. А так – не обессудь.

– Обессудю, – сказал Клозе. – То есть обессу… Ирландец без выпивки – не ирландец.

– А немец без колбасы?

– При чем тут колбаса? – насторожился Клозе.

– Не знаю, – сказал Дойл. – Но у меня немцы всегда ассоциируются с колбасой.

– Странные ассоциации, – сказал Клозе. – Больные! Ты на меня внимательно посмотри. Похож я на человека, который любит колбасу?

– Ты похож на человека, который любит резиновых женщин.

– Им сноса нет, – сказал Клозе. – И никакого риска, между прочим. Разве что заплатки иногда ставить приходится.

– Кто из нас после этого больной?

– Ты, – сказал Клозе. – Ты, вообще, зачем пришел?

– Пожаловаться.

– И чего не жалуешься?

– Я жалуюсь. Скучно.

– А я что, на клоуна похож?

– Есть немного.

– Скотина, – сказал Клозе. – Ты не смотри, что я капитан только временно. Если я тебя расстреляю, это будет навсегда.

– Хоть какое-то развлечение. Кстати, ты знаешь, чем развлекается человек, которому ты уступил свое кресло?

– Изображает из себя офигительного истребителя в самый разгар атмосферного боя?

– Меня это тревожит. Когда я проходил мимо рубки, я слышал, как он пытается сымитировать гул пикирующего судна. Весьма убедительно, кстати.

– А я слышал, как он кричал «ба-бах».

– И тебя это не беспокоит?

– Нет.

– Почему?

– Я проверял курс, ошибок не нашел. Кроме того, он совершил уже три прыжка, а мы до сих пор живы.

– Он еще не налетался.

– Сколько тебе самому было лет, когда ты понял, что вдоволь настрелялся?

– Чуть больше, чем ему, – признался Дойл. – Но я никогда не кричал «ба-бах». Мне кажется, люди, которые кричат «ба-бах», эмоционально нестабильны.

– Не более нестабильны, чем люди, которые говорят «бум».

– Я не говорил «бум».

– Говорил, я сам слышал.

– Это другое дело. Это в бою. Люди в бою вечно несут всякую чушь. Ты и сам улюлюкал.

– Вовсе я не улюлюкал.

– Ха!

– Это «ха!» преследует меня уже полгода, – признался Клозе. – Все вокруг только и делают, что говорят мне «хам».

– Это очень распространенное слово.

– «Ха!» ассоциируется у меня с ударом ногой в живот.