Шрифт:
На смиренного инока никто из стрельцов даже не взглянул. Устали отроки за целый день тянуться в рост перед заморскими послами, вот и разбрелись вместо вечерней молитвы по комнатам, где молодцов уже поджидали любвеобильные кухарки.
Царица Анна спустилась во двор.
Слюдяные оконца в клетях были темны, и только в комнате государя ярко полыхал фонарь, и дрожащая тень упала на лицо Анны.
Анна Петровна извлекла припрятанный в рукаве глиняный горшочек. Оглядевшись, стала творить заклинания.
— От неба до земли, от света до ноченьки, — причитала протяжно царица, глядя на государево оконце, — …приворожи государя к родненькой женушке, — плеснула царица мутную пахучую жидкость на белую штукатурку царской избы.
— Ах ты, колдун треклятый! Государя надумал сгубить! — Из ниоткуда возник сотник. — Рясой монашьей прикрыться захотел. Эй, стрельцы, хватайте колдуна! Под замок его волоките!
— Окстись! — вскричала Анна. — Мне ли государя морить, дурень!
— Так ты еще и бранишься, злыдень! — ухватил стольник за шиворот царицу. — Волхвовать на царском дворе удумал!
Царица Анна яростно вырывалась из крепких пальцев стрельца.
— Пусти, ирод! Поплатишься ты за это!
— Грозишься, колдун старый! — ударил сотник Анну по лицу. — Бейте его, господа! — закричал он подбежавшим стрельцам. — На государя, злыдень, надумал порчу навести. Лупи его смертным боем!
Следующий удар сотника пришелся в живот. Охнула Анна Петровна и повалилась на землю. А затем ее распластанное и бездыханное тело еще долго и зло топтали рассерженные стрельцы.
— Помер, видать, колдун, — посветил фонарем сотник в разбитое лицо государыни.
— Да это никак ли баба! Бороды у монаха не видать! — подивился рядом стрелец. — В мужском обличье предстала.
— Вправду баба! Вон кудри из-под шлыка повылезли! По всему видно, колдунья мужское платье надела, чтобы государю лихо причинить.
— Ладно, что спохватились вовремя, не допустили зла, только что нам государю ответить, когда спросит, каким наветом колдун во дворец забрел.
— На то он и колдун, видать, обернулся вороной и залетел на царский двор.
Фонарь ярко осветил лицо Анны.
— Колдун-то за знатную бабу себя выдавал, гляньте-ка, молодцы, на ее шею, — сказал сотник.
— Ого-го! Три нити ожерелья жемчужного. А жемчуг-то не речной, а с заморских стран привезен, — дивились стрельцы.
— Господи… да это же царица Анна Петровна!
Замерли стрельцы в ужасе, разглядывая прекрасное и обескровленное лицо молодой женщины.
— Чего же здесь царица-то делает? Она у себя в тереме, среди боярышень должна быть! — перекосило от страха лицо сотника.
— Глянь сюда! — разодрал рубище один из стрельцов. — Может, жива еще?! Померла…
Анна лежала на земле смиренной монахиней, не уберегли ее спасительные кресты, а панагея на груди больше походила на покойницкую иконку.
— Чего застыли, стрельцы? Взяли убиенную да в собор понесли, — понемногу приходил в себя сотник.
Анну бережно подняли. Легка была царица, но дюжие мужи, собравшиеся гуртом, несли ее так, как будто взвалили на плечи тяжкий крест.
В этот поздний час собор был заперт.
Тишь кругом.
Стрельцы стучались недолго, из темноты возникла долговязая фигура старика-пономаря.
— Ну, чего, служивые, стучите?! Для вечерней молитвы вы уже припоздали, а для утренней пришли рановато.
— Смилуйся над нами… Царицу мы несем… Анну Петровну Васильчикову, — сумел выдавить из себя сотник и, тряхнув белесым чубом, добавил: — По неведению мы государыню порешили. Думали, что она колдунья… не разобрать в темноте, на стены зелье поливала…
О царском наказании старались не думать. Даже заточение в острог каждый из стрельцов воспринимал сейчас как милость божию.
— Это надо же такой беде великой случиться, — неловко стянул с головы шапку пономарь, щурясь на бездыханное тело. — Что же вы наделали, стрельцы…
Глава 3
Было утро.
Стрельцы шествовали по городу с последним обходом, громко перекликались между собой и материли тысяцкого, который должен был заменить караул еще перед заутренней службой. Однако не было ни самого боярина, ни служивых. Странным казалось и то, что молчал колокол.
Бессловесна была главная звонница Кремля, будто языка лишилась.
Стрельцы, бренча ключами и отмычками, отпирали врата и калитки; и скоро улицы заполнились торговым и мастеровым людом.