Вот и теперь, бросившись на постель под розовым куполом балдахина и как бы нечаянно оголив свою точеную ножку, Елизавета призывно посмотрела на Савелия. Этого оказалось достаточно, чтобы у Савелия вымело из головы все мысли и желания, кроме одного: жажды обладания этой прекрасной женщиной. Он резко притянул ее к себе, уткнулся лицом в золотистые волосы, жадно вдыхая аромат нежного тела. Елизавета на миг оцепенела, потом мягко скользнула горячей ладошкой под отворот его сорочки, прижалась губами к гладкой коже шеи. Они не произнесли ни слова, стаскивая, стягивая и срывая одежду друг с друга, в неистовом нетерпении подхлестывая и без того обезумевших демонов страсти. Савелий положил ее на спину, подхватил под округлые ягодицы, одним упругим толчком вошел во влажное, горячее лоно и замер, оглохший от гулкой тишины, наполнившей всю вселенную. Всякий раз, когда случалось подобное с ним и Лизаветой, ему казалось, что это впервые и будет очень печально, если эти сладость и нега, которые он испытывает, слишком скоро кончатся…

– Ну что же ты остановился, милый? Не останавливайся, прошу тебя, – жарко зашептала Лиза, умоляюще глядя на Савелия. Она царапнула своими коготками его крепкие плечи, обхватила ногами, и он откликнулся на ее призыв неистово и безжалостно. Мир вокруг них рухнул, исчез, оставив только жгучее стремление к чему-то там впереди, некой вершине, сверкающей в ореоле раскаленного, бешено вращающегося пространства. Каждое движение Савелия, как и движение Елизаветы ему навстречу и в такт, было шагом к этой вершине, и они были едины и неразделимы на пути к апогею наслаждения друг другом.

Пока не достигли его.

Савелий очнулся в тот миг, когда Лизавета со стоном разомкнула на его спине руки и успокоенно и удовлетворенно выдохнула. Сладко улыбаясь, она немного полежала, закинув руки за голову, потом резко вскочила и, чмокнув Савелия в щеку, ушла в ванную. Савелий, неторопливо одевшись, достал из чемодана папку, что вручил ему неделю назад американец, развязал тесемки и выложил ее содержимое: газетные вырезки и книжицу в мягком коричневом переплете. Самой верхней в стопке была вырезка из газеты «Казанский телеграф» от первого июля 1904 года:

ОБРАЩЕНИЕ К ЖИТЕЛЯМ

В ночь на 29 июня из Казанскаго Богородицкаго женскаго монастыря злоумышленниками похищена чудотворная икона Казанской Божией Матери и Образ Спасителя в драгоценных ризах. Доводя до всеобщаго сведения об этом, полицмейстер г. Казани обращается ко всем истинно русским православным лицам с усерднейшею просьбою помочь в розыске Святых Икон и виновных в похищении этих икон. Всякое указание, могущее послужить к розыску похищеннаго и обнаружению виновных, будет принято во всякое время.

При единодушном содействии общества можно надеяться на успех розыска. Не откажите же в помощи.

Казанский полицмейстер Панфилов.

«Плохи же твои дела, господин полицмейстер, – внутренне усмехнулся Савелий, – коли ты обратился за помощью к своим горожанам». И стал просматривать вырезки далее. Берясь за новое дело, он всегда готовился к нему тщательно, не пренебрегая никакими, пусть и мелкими деталями. Так и теперь, берясь за предложенное ему дело, сделав которое можно будет уходить на покой, он должен знать все, что так или иначе связано с предметом его охоты. К тому же в ночь похищения иконы Казанской Божией Матери на ней была вторая риза.

Та самая, с короной императрицы.

Митрофан заявился на квартиру Савелия совершенно неожиданно. Как бы пришел в гости. Дескать, шел мимо да дай, думаю, зайду, ибо пять верст бешеной собаке – не крюк. При старике Парамоне был он валетом, а теперь ходил в королях, коих на Хитровке было всего двое, он да Васька Грач с черным, как у мавра, лицом. Дружбы особой Савелий с Митрофаном не водил, но последний, конечно, ведал, что Родионов – приемный сын Парамона Мироновича, знаменитого туза Хитровки, и всегда относился к нему уважительно. Одет Митрофан был не по-фартовому, цивильно: серый бостоновый костюм в тонкую полоску, жилет со звездой, крахмальную рубаху, галстух. На ногах кожаные штиблеты, на голове – атласный котелок. Было видно, что до «карасей» и «бобров», коих он некогда обрабатывал десятками на «гоп-стопе», ему не было уже никакого дела – не по рангу. Проведя нежданного гостя в кабинет и усадив его в кресло, Родионов сел напротив и приготовился слушать.

– Я чего к тебе, Савелий Николаевич, пришел… Дело у меня до тебя есть, – начал Митрофан.

– Слушаю тебя, – уселся поудобнее в кресле Савелий.

– Я тут с человечком одним знакомство свел. Тот еще «карась». Ксива у него целиковая на иноземного гражданина Северо-Американских Штатов, – ухмыльнулся Митрофан. – Однако по-русски гутарит, как мы с тобой. В «Эрмитаже» познакомились, случайно как бы, но, думается мне, встреча нашенская была им нарочно подстроена, чтобы на тебя, значица, выйти.

– Чего ему надо? – коротко спросил Савелий.

– Он хочет корону императрицы Екатерины Великой, – после некоторого молчания ответил Митрофан. – Он и приехал специально за ней.

– Что? – вскинул брови Савелий.

– Корону императрицы Екатерины, – ухмыляясь, повторил бывший громила.

– Замечательное желание, – констатировал Савелий. – Но я-то тут при чем?

– А при том, что корона эта вот уже пять лет как лежит-полеживает в одном из личных сейфов управляющего Государственным банком в Казани.