Шрифт:
— На откровенность считаю долгом ответить откровенностью, — так же негромко отозвался Ходкевич. — Я тоже являюсь членом общества. Наша цель: борьба за восстановление независимой Польши. Не считаете ли вы, господа, что неплохо было бы наладить связь между нашими обществами?
— Для этого нам нужно согласие большинства членов, — мягко возразил Сергей Иванович.
На «контактах» 1823 года Муравьев-Апостол сообщил о беседе с Ходкевичем и просил полномочий для ведения переговоров. Поначалу его предложение встретили настороженно. Полякам не доверяли. Но Сергею Ивановичу в конце концов удалось доказать необходимость союза с поляками и заключения с ними соглашения, по которому поляки обязывались поднять восстание одновременно с русскими, оказывать всяческую поддержку и установить в Польше такой же строй, какой будет установлен в России. За это новое русское правительство должно было предоставить Польше независимость и передать области «не настолько обрусевшие, чтобы слиться душой» с Россией.
Бестужеву-Рюмину было поручено доложить о переговорах. Члены Южного общества остались весьма довольны этим докладом.
Бестужев-Рюмин был счастлив. Он чувствовал, как за последние месяцы изменилось к нему отношение товарищей. Те, кто раньше — и особенно после его неудачной поездки в Москву — поглядывал на него недоверчиво, теперь относились к нему с уважением и внимательно прислушивались к его мнению.
Вот и сейчас Пестель одобрительно кивнул головой, выслушав краткий ответ Бестужева-Рюмина. Все знали, как трудно добиться признания Пестеля. Знал это и Михаил Павлович, и потому сердце его заколотилось гулко и радостно.
— Ну что ж, друзья! — решительно произнес Пестель. — Как только получу отпуск — в Петербург! Постараюсь расшевелить северян…
— А сейчас, господа, ужинать! — весело воскликнул Василий Львович Давыдов. — У нас сегодня устрицы хороши! Брат за ними специально Шервуда в Крым посылал…
Иван Васильевич Шервуд весьма охотно исполнял поручения Александра Львовича Давыдова. Охотно прежде всего потому, что, занимаясь ими, можно было легко и хорошо заработать, а Иван Васильевич любил деньги. Александр Львович отчетов не спрашивал, лишь бы устрицы были свежи и подоспели ко времени — к очередному ли семейному празднику или просто к дружескому обеду.
Но была еще одна причина, что удерживала Шервуда возле каменского дома…
Джон Шервуд, или как его называли в России — Иван Васильевич, был сыном механика, по повелению Павла I приглашенного из Англии для работы на первых русских суконных фабриках. Поначалу дела англичанина в России шли успешно, он хорошо зарабатывал, дал детям отличное по тому времени образование. Иван Васильевич владел несколькими языками, был обучен механике.
Но вдруг фортуна изменила Шервудам — с начальством не поладили. Сразу сократились доходы. В 1819 году Иван Васильевич вынужден был поступить на военную службу в 3-й украинский уланский полк. Полковой командир полковник Гревс сразу приметил смышленого англичанина, приблизил его к себе и держал на посылках. Полк расположен был в шестидесяти верстах от Каменки, и Гревс не раз отправлял Шервуда к Давыдовым, с которыми был в приятельских отношениях. То мельницу исправить, то еще чем-нибудь помочь Александру Львовичу в его большом хозяйстве.
Наблюдательный и пронырливый Шервуд давно прислушивался к вольным разговорам, распространенным в Южной армии, к неосторожным офицерским толкам о «перемене в государстве». Не ускользнуло от его внимания и то, что в Каменку регулярно съезжаются одни и те же люди, что после обеда удаляются они на половину Василия Львовича, запираются там, спорят и к ужину выходят взволнованные, разгоряченные.
Иван Васильевич и так и сяк старался втереться к ним в доверие. Но, несмотря на все ухищрения, проникнуть в кабинет Василия Львовича ему не удалось. В противоположность брату, Василий Львович Шервуда терпеть не мог. Шервуд пытался подслушивать — тоже ничего не вышло. Да и опасно — глядишь, заметят, и лишишься прибыльного местечка.
Хитрое сердце Шервуда чувствовало, что тут что-то неладно. За дверью давыдовского кабинета кроется нечто такое, что, разгадай он тайну, придет к нему слава, и выбьется Шервуд в люди. Деньги получит, офицерское звание, о котором вот уже несколько лет мечтает…
Шервуд как ищейка принюхивался, шел по следу. На его белобрысом с водянистыми глазами лице установилось выжидательное и настороженное выражение.
Не будь он шервудского рода, если не удастся ему выслужиться перед русским государем императором!
Глава третья
Не договорились
С вечера Рылеев засиделся за письменным столом — хорошо работалось. А когда далеко за полночь лег в постель, заснуть не мог. Нервы были напряжены, в голове мозжило, он ворочался с боку на бок до самого рассвета, потом ненадолго задремал и, открыв глаза, долго не мог понять — утро или вечер: за окном мглисто серело.
Сумрачны петербургские зимы…
Он полежал, чувствуя себя разбитым и усталым, потом нехотя поднялся, выпил чашку крепкого кофе. Сонливость и разбитость не проходили.
Рылеев слонялся по кабинету в халате, принимаясь то за деловые бумаги, то за книги, но никак не мог сосредоточиться.
В дверь позвонили. Рылеев прислушался. Через несколько мгновений на пороге кабинета появился князь Оболенский. Не поздоровавшись, громко и взволнованно сказал с порога:
— Пестель приехал! Надо решать вопрос о соединении обществ — Северного и Южного…
Усталость словно рукой сняло. Взяв Оболенского под локоть, Рылеев стал ходить с ним по кабинету. Оболенский рассказывал, как всегда, медлительно и длинно: