Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по-русски, но quoique 'etranger, Russe de coeur et d’^ame, [316] как он сам говорил про себя.

Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по-русски, чувствовал себя все-таки растроганным, когда он явился перед notre tr`es gracieux souverain [317] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes 'eclairaient sa route. [318]

Хотя источник chagrin [319] г-на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:

— M’apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [320]

— Bien tristes, sire, — отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, — l’abandon de Moscou. [321]

— Aurait on livr'e mon ancienne capitale sans se battre? [322] — вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.

Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, — именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор — потерять армию и Москву, или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.

Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.

— L’ennemi est-il en ville? [323] — спросил он.

— Oui, sire, et elle est en cendres `a l’heure qu’il est. Je l’ai laiss'ee toute en flammes, [324] — решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажнились слезами.

Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.

— Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, — сказал он, — que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pr^et `a me soumettre `a toutes ses volont'es; mais dites moi, Michaud, comment avez-vous laiss'e l’arm'ee, en voyant ainsi, sans coup f'erir, abandonner mon ancienne capitale? N’avez-vous pas apercu du d'ecouragement?.. [325]

Увидав успокоение своего tr`es gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.

— Sire, me permettez-vous de vous parler franchement en loyal militaire? [326] — сказал он, чтобы выиграть время.

— Colonel, je l’exige toujours, — сказал государь. — Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu’il en est. [327]

— Sire! — сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots. [328] — Sire! j’ai laiss'e toute l’arm'ee depuis les chefs jusqu’au dernier soldat, sans exception, dans une crainte 'epouvantable, effrayante… [329]

— Comment ca? — строго нахмурившись, перебил государь. — Mes Russes se laisseront-ils abattre par le malheur… Jamais!.. [330]

Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.

— Sire, — сказал он с почтительной игривостью выражения, — ils craignent seulement que Votre Majest'e par bont'e de coeur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils br^ulent de combattre, — говорил уполномоченный русского народа, — et de prouver `a Votre Majest'e par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devou'es… [331]

— Ah! — успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. — Vous me tranquillisez, colonel. [332]

Государь, опустив голову, молчал несколько времени.

— Eh bien, retournez `a l’arm'ee, — сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, — et dites `a nos braves, dites `a tous mes bons sujets partout o`u vous passerez, que quand je n’aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi-m^eme `a la t^ete de ma ch`ere noblesse, de mes bons paysans et j’userai ainsi jusqu’а la derni`ere ressource de mon empire. Il m’en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, — говорил государь, все более и более воодушевляясь. — Mais si jamais il fut 'ecrit dans les d'ecrets de la divine providence, — сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, — que ma dinastie d^ut cesser de r'egner sur le tr^one de mes anc^etres, alors, apr`es avoir 'epuis'e tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai cro^itre la barbe jusqu’ici (государь показал рукой на половину груди), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plut^ot que de signer la honte de ma patrie et de ma ch`ere nation, dont je sais appr'ecier les sacrifices!.. [333] — Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.