Девушка провела пальцем по пене в кубке Герсена и тут же отправила его в рот. Мэйни шлепнул ее по рукам и девушка отпрыгнула в сторону, как игривая кошка. Она зашипела на Мэйни, который зашипел ей в ответ и жестом что-то показал. Девушка тут же отошла на несколько шагов в сторону от их компании, Мэйни вновь что-то зашипел и девушка отправилась к двери. По дороге она нагнулась и поправила ниточки бахромы на ковре:

Мэйни вздохнул и сделал большой глоток пива.

— Я вскоре покину Нью-Концепт. Впервые я приехал сюда, как коллекционер. В здешних поселках были созданы многие красивые вещи: книги с рисованными от руки цветными картинками, гротескные музыкальные инструменты. Видите вот этот гонг? Он звенит от простого прикосновения. Лучшие образцы способны звучать даже от легкого касания. Некоторые были вывезены отсюда, но и до сих пор в отдаленных селениях можно отыскать просто изумительные экземпляры. Знаете, первые колонисты предпочитали жить в шхерах — сообщающихся сухих пещерах, расположенных неглубоко под землей; так вот, я облазил многие из них и нашел удивительные произведения искусств, оставшиеся с тех времен.

Герсен откинулся в кресле и осмотрелся. Солнце стояло в зените; через небольшую гряду холмов невдалеке проходило стадо животных.

— Похоже, этот мир не кажется столь хорошо устроенным, — заметил Герсен. — Я не вижу никаких признаков сельского хозяйства.

— Его пытались создать. Но эти животные, фини, уничтожали весь урожай еще до того, как он созревал.

— Я заметил классические руины недалеко от посадочной площадки. Они остались от первопоселенцев?

— Нет, они были созданы гораздо позднее. Кучкой безумных филантропов. Но видите ли... В начале колонизации Нью-Концепта все сидели на диете — вегетарианской и лишь немного мяса местных животных. В течение пятидесяти лет люди жили в Великом Храме Органического Единства. Они питались побегами альфельфы, зеленью колларда и некоторыми другими видами местной растительности. Разумные формы жизни прекрасно могут приспосабливаться. И все здешние приспособились очень хорошо, и теперь они..., — Мэйни указал на стадо животных, пасущихся в зарослях, — ужинают... Если уж речь зашла об ужине, то было бы неплохо провести и собственный. Как вы?

Герсен согласился, и Мэйни провел гостя в гостиную, где находилась уже белокурая девушка, зачарованно уставившаяся на стол. Внезапно Герсена осенило:

— Она одна из местных?

Мэйни кивнул.

— Они часто оставляют детей, лежащих на шкурах. Я подозреваю, что они их просто забывают. Но иногда детей все же включают в стадо и тогда они не погибают. Если такого ребенка отловить, то можно научить его ходить на задних ногах и быть чистоплотным. Моя Типто довольно умна — она подает пиво, взбивает подушки и вполне может позаботиться о самой себе.

— Она выглядит вполне привлекательно, — заметил Герсен. — А как насчет... ну, нежности, что ли?

— Можно попробовать, но результат будет незначителен, — покачал головой Мэйни. — Вам любопытно? Коснитесь ее.

— Как?

— Ну, для начала возьмите ее за плечо.

Герсен приблизился к девушке, которая качнулась назад, моргнув большими черными глазами. Герсен протянул руку, она издала быстрый шипящий свист и отскочила назад, в открытом рту стали видны острые зубы. Она подняла руки, сжав пальцы, словно выпуская когти.

Герсен отступил и усмехнулся.

— Понятно, что вы имели в виду. Ее мнение на сей счет вполне определенно.

— Некоторые из местных парней используют приманку из сладкой патоки, — сказал Мйэни. — Они очень любят ее и пока лакомятся, не могут кусаться... А вот и наш ужин. Теперь она уйдет, потому что не может выносить ничего, кроме салата, а иногда — кусочка вареной моркови. Такова обратная сторона вегетарианства.

Герсен, возвратившись на Алойзиус, приземлился в космопорте «Дюны», пятью милями южнее Понтефракта. Время было позднее, и стояли лилово-серые сумерки. Туман надвигался с Боттгласс Бей, почти скрывая отдельные здания. Герсен поднял воротник и направился к зданию вокзала. Сначала он воспользовался подземкой, потом доехал на такси до особняка Джеана Адделса, своего финансового поверенного.

Адделс встретил его с обычным кислым неодобрением, которое, как понимал Герсен, было маской уважения и, возможно, даже привязанности. У него было худое, желтого оттенка лицо, высокий узкий лоб, длинный тонкий нос. Волосы редкие, желто-коричневые; глаза мягкие, нежно-голубые.

Герсен прошел в комнату, которую он обычно занимал, переоделся в костюм, оставшийся здесь после предыдущего посещения. Он пообедал с хозяином и его многочисленной семьей в огромной гостиной за столом, освещенным свечами. Столовые приборы были из старинного серебра, а ели они со старого Реджвуда.

После обеда мужчины прошли в кабинет Адделса и сели перед камином, попивая кофе, поданное в серебряном кофейнике.

К ужасу Адделса Герсен достал фотографию.

— Я надеялся, что вы прекратили заниматься подобными вещами.

— Не совсем, — заметил Герсен. — У меня есть к вам всего один вопрос: что вы обо всем этом думаете?

Адделс притворился непонимающим: — Относительно чего?

— Мы хотим опознать Трисонга и выяснить, где он находится!

— И тогда?

— Наверняка после этого, мы отдадим его в руки правосудия.

— Ба! А может быть, кое-кто покончит с собой, повесившись на крюке в миле над землей, как это случилось с бедным Ньютоном Фликори?

— Стыдитесь! Мы должны надеяться на лучшее!