Шрифт:
— Вы меня не так поняли, господин Каневич, я только хочу сказать, что шансы на успех нашего восстания намного уменьшились, — глядя мимо Каневича, сказал поручик. — Слухи, которыми наполнен Средневолжск, имеют под собой реальную почву, что прямо указывает на неплохую осведомленность властей относительно наших планов.
— Значит, в рядах тамошних комитетчиков есть провокатор, — резко сказал Иероним. — Такового надо немедленно выявить и уничтожить. Что же касается шансов, то даже если имеется только один, уже следует начинать восстание.
— Но… будет много бессмысленных жертв среди поверивших нам лю…
— Ах, дорогой поручик, — мягко прервал его Каневич. — Жертвы не бывают бессмысленными. Некий результат от них имеется всегда. Хотя бы тот, что у противника будет меньше людей. К тому же мы, несомненно, обогатимся ценнейшим опытом, который впоследствии обязательно нам пригодится. Это Поволжское восстание не более как полигон для дальнейших действий в будущем, как фактор будущих побед. А на войне, как известно, не бывает без жертв.
— Разве идет война?
— Идет, смею вас уверить, — поджал тонкие губы Каневич. — И уже не первое столетие. Идет, может быть, и не одну тысячу лет. Против этой страны, этого дикого и тупого народа, имеющего варварскую привычку всюду искать справедливость, которой нет и не может быть в природе и которая существует лишь в их безмозглых головах. Тем они и опасны. Этой их национальной идеей, идущей вразрез всему цивилизованному миру. Так что война, мой друг, это не только грохот пушек, развевающиеся знамена и золотые ключи от сданных крепостей, но, если хотите, и борьба способов жизни. Идеологические диверсии внутри вражеского лагеря, насаждение чуждых до сих пор мыслей и понятий, искажение их языка, как способа мышления, — вот самые мощные гаубицы, которые когда-нибудь разнесут эту страну в куски. И мы с вами имеем на сегодняшний день возможность приложить свою руку к этой величайшей миссии.
Холодок пробежал по спине Максимилиана. Только теперь он понял всю грандиозность замысла заговора. Нет, пожалуй, не всю. Ведь подготавливаемый мятеж в Поволжье не более как штрих, мазок в картине, которая пишется во времени и пространстве. Пишется неторопливо и последовательно, все более выправляя контуры. Как там сказал Каневич? Не считайте, что знаете истину? Всей истины, вероятно, не знает и сам Иероним. Они сами лишь части большого неделимого. Непостижимого и такого огромного, что даже Чингисхан или Наполеон лишь фрагменты предполагаемой пишущейся картины.
— Им нужны деньги и оружие, — глядя на Каневича уже иными глазами, сказал поручик.
— Будут, — заверил его Иероним. — Что-что, а деньги им будут выделены. С оружием сложнее, это дополнительный риск, но будет и оружие. А вот и бомба.
С этими словами Каневич достал из внутреннего кармана сюртука сложенную пополам бумагу и протянул Максимилиану:
— Прочтите. Это царский манифест.
— Будто бы? — уточнил поручик.
— Разумеется. Хотя все настоящее, бумага, шрифт. Позаимствовано из сенатской типографии. — Он усмехнулся и добавил: — Настоящим будет воспринято и содержание.
Черняк принял из рук Каневича бумагу, развернул, стал читать. Уже в начале текста рука его дрогнула, и он вопросительно взглянул на Иеронима.
— Читайте, читайте, — усмехнулся тот.
БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ
МЫ, АЛЕКСАНДР ВТОРЫЙ,
ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ
В С Е Р О С С И Й С К И Й,
ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ,
и прочая, и прочая, и прочая.
Объявляем всем НАШИМ верноподданным.
В постоянной заботливости НАШЕЙ о благе всех верноподданных НАШИХ, МЫ, Указом в 19 день февраля 1861 года, признали за благо отменить крепостное право над сельским сословием богом вверенной НАМ России.
Уступая просьбам помещиков, МЫ, как ни тяжело было НАШЕМУ Монаршему сердцу, повелели однако всем временно-обязанным крестьянам оставаться в течение двухлетнего срока, т. е. до 19 февраля настоящего 1863 года, в полной подчиненности у бывших владельцев.
Ныне, призвав Всемогущего на помощь, настоящим Манифестом объявляем полную свободу всем верноподданным НАШИМ, к какому бы званию и состоянию они ни принадлежали. Отныне свобода веры и выполнение обрядов ея церкви составляют достояние всякого.
Всем крестьянам, как бывшим крепостным, так и государственным, даруем в определенном размере землю без всякой за оную уплаты как помещикам, так и Государству, вполне неотъемлемое и потомственное их владение. Полагаясь на верность народа НАШЕГО и признав за благо для облегчения края упразднить армию НАШУ, МЫ, отныне впредь и навсегда, освобождаем НАШИХ любезных верноподданных от всякого рода поборов и повинностей рекрутских. Затем, солдатам армии НАШЕЙ повелеваем возвратиться на место их родины.
Уплата подушных окладов, имевших назначением содержание столь многочисленной армии, с дня издания сего Манифеста, отменяется. Всем солдатам, возвращающимся из службы, также всем дворовым людям, фабричным и мещанам повелеваем дать без всякого возмездия надел земли из казенных дач обширной Империи НАШЕЙ.
В каждой волости, равно в городе, избирают четырех пользующихся его доверием человек, которые, собравшись в уездном городе, изберут совокупно уездного старшину и прочия уездные власти. Четыре депутата от каждого уезда, собравшись в губернский город, изберут губернского старшину и прочия губернские власти. Депутаты от каждой губернии, призванные в Москву, составят Государственный Совет, который с НАШЕЮ помощью будет управлять всею Русскою землею.
Такова Монаршая воля НАША!
Всякий объявляющий противное и не исполняющий сей Монаршей воли НАШЕЙ, есть враг НАШ. Уповаем, что преданность народа оградит престол НАШ от покушений злонамеренных людей, не оправдавших НАШЕ Монаршее доверие.
Повелеваем всем подданным НАШИМ верить одному НАШЕМУ Монаршему слову. Если войска, обманываемые их начальниками, если генералы, губернаторы, посредники осмелятся силою воспротивляться сему Манифесту, да восстанет всякий для защиты даруемой МНОЮ свободы и, не щадя живота, выступит на брань со всеми дерзающими противиться сей воле НАШЕЙ.
«С Нами бог, разумейте языцы и покоряйтеся, яко с Нами бог!»
Дан в Москве, в тридцать первый день Марта, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот шестьдесят третье, Царствования же НАШЕГО в девятое.
На подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано: «АЛЕКСАНДР».
Печатан в Санкт-Петербурге при Правительствующем Сенате.
— Ну, как? — спросил Каневич Черняка, когда тот кончил читать.
— Это действительно бомба, — ответил побледневший поручик.
— Тысячу таких бомб мы распространим по приволжским уездам и волостям, селам и деревням, — вдохновенно воскликнул Каневич. — И народ, я уверен, возьмется за вилы и топоры. А как иначе, если к тому призывает сам государь император?
Он весело рассмеялся и с любопытством взглянул на Черняка.
— Ну что, господин поручик, есть теперь у поволжского восстания шансы на успех?
— Если сия бумага, как вы говорите, дойдет до сел и деревень волостей и уездов, шансы успешности восстания повысятся многократно! — воскликнул Максимилиан.
Каневич победно улыбнулся:
— Я тоже так думаю. Дело за малым: надо привезти в Средневолжск эти бомбы. Вместе с деньгами и оружием.
— Я готов, — решительно сказал Черняк.
— Нет, — ответил Каневич. — Вы свою миссию выполнили. Все это доставит по назначению другой человек. К тому же вы теперь большая фигура.
— Не понял, — сморгнул поручик.