А ему-то казалось, что он отползал от истукана, который должен был стать его плахой, целую вечность, а продвинулся-то – всего ничего! Да-а!

– Не горюй, скоро выздоровеешь! Я тебя мумие обмазал, в твоем положении лучшего лекарства на всем белом свете не отыскать. Хотя им в этих местах лечат все – простуду, бесплодие и даже грыжу, – улыбнулся хозяин одними губами.

– Почему?

– Почему не умер? Потому что по чистой случайности я рядом оказался в этих местах, – бесхитростно отвечал незнакомец. – Полежал бы ты еще час-другой, и тогда тело гноем бы изошло и уже не спасти. В общем, судьба!

В избе продолжалось веселое потрескивание сучьев, через щель закрытой створки пробивался отблеск огня, и душа Платона наполнялась все большим покоем.

– Почему… монголы не убили меня?

– Ах вот что. Понимаю. Ты, наверное, вор, а то еще что похуже! Таких людей в этих местах не очень-то привечают. А если поймают, так привязывают их или к хвостам лошадей да гонят через камни, а то разрывают березами, других оставляют привязанными на тигриной тропе… Знаешь ли, есть у них такой обычай. Иных, особо отличившихся, сажают они на раскаленного жеребца. Видать, ты именно из таковых! Я немного знаю этих инородцев, как-никак четвертый год брожу по здешним горам. А почему они тебя не убили? Так это не из жалости! Просто потому, что посчитали тебя святым.

– Как это? – Платон выглядел почти обескураженным.

– А вот так, милейший! Где же это видано, чтобы человека привязали к раскаленной печи, а он потом еще и живым остался? Не удивлюсь, если они тебе после всего этого еще и кланялись.

– Было и это, – едва улыбнулся Платон и почувствовал, как спекшиеся губы треснули, брызнув на подбородок солоноватым кровавым соком. Парень ему определенно нравился, и даже не только потому, что тот оказался его спасителем. – Как тебя звать?

– Егор… Нестеренко.

– Егор, значит. А меня Платон. Должник я твой. А я из тех людей, которые про долги не забывают. Даже если в могиле буду… крикнешь меня, Егор, так я землю руками разбросаю и к тебе на божий свет выползу… И в беде не оставлю.

– Что дальше думаешь делать, Платон? – Егор положил влажную тряпку на обожженное бедро, и Платон мгновенно почувствовал, как саднящая боль ушла, уступив место благодати и успокоенности.

– Обет я себе дал: если в живых останусь, в священники подамся. Богу служить буду.

Егор мягко улыбнулся:

– Значит, теперь будет кому с меня грехи снимать.

Платон закончил свой рассказ. Варяг, глядя на него, потрясенный, молчал. Наконец он выдавил:

– Так, значит, ты с Егором Сергеевичем был… – и не закончил.

Платон выпроводил племянницу из горенки и присел к гостю поближе. Помолчав, он со значением произнес.

– А ты, стало быть, Владислав… Варяг! – Платон глядел на него с нескрываемым интересом и почтением. – Про меня-то Егор тебе не сказывал? Нет?.. А он ведь у меня часто бывает. Мы с ним с той поры, как он меня спас, лет тридцать не виделись. А потом вдруг случайно встретились – знаешь где?

Владислав помрачнел:

– Где же?

– В Перми! Я там в конце пятидесятых служил в одной церквушке. Он зашел поглядеть на иконостас – и мы с ним нос к носу столкнулись. Сразу узнали друг друга. Адресок он мне свой московский оставил. А потом, как я здесь осел, стал часто гостевать. С тех пор регулярно видимся.

– Как часто, отец?

– Не скажу что каждый год, но раз в два-три лета непременно сюда наезжает. Мы тут с ним на охоту ходим, по грибы. Он любит лес. Говорит, тут его размаривает… Отдыхает душой. – Платон усмехнулся в бороду и перекрестился. – Не мудрено, парень, что ты обо мне не слыхал. Он же об этих своих выездах сюда ни единой душе не говорит – даже дочке, Викуше. Это наша с ним тайна! Да… Ну а сейчас-то как он там? Викуша как? И почто мне заранее не сообщил, что ты придешь? Почему от Муллы весточка пришла, а от Егора – нет?

Варяг крепко сжал зубы, так что челюсти заломило. Он глубоко вздохнул, собираясь с духом выложить деду страшную новость.

– Нет больше Егора Сергеевича, отец. Умер он.

– Как так умер?!

– Погиб. И Вики нет больше…

Глаза Платона, до сего мгновения горящие двумя яркими угольками из-под косматых седых бровей, разом потухли. Морщинистые руки, лежащие на столе, задрожали.

– Как же это? Он же не болел вроде? А с Викой-то что же случилось?

– Не болел он, отец, – жестко сказал Варяг. – В авиакатастрофе погиб. Летел в самолете – и разбился. А Вику убили. Да и Егора Сергеевича, если по правде, тоже убили. А чтоб его отправить на тот свет, еще двести человек заодно угробили.

– Горькие дела! – прошептал старик. – Видать, добрались все-таки до него. И ее не пощадили! – Он поднялся и двинулся к двери, точно хотел выйти из горенки, но передумал и вернулся. – Я о тебе много знаю, Владислав. Мы с Егором вот в этой горенке до утренней зорьки разговоры вели о тебе, о деле его, о России нашей… Сложное дело он задумал и страшное. Сейчас сам черт не разберет, что в стране творится. Я в этом ничего не пойму. Егор пытался мне мозги прочистить, да, видно, уж стар я, не в силах… На веру брал его слова, потому как мы с ним, почитай, полвека знаемся, пуд соли съели. И я же ему помогал чем мог все эти годы. Он же мне наказал и тебя сберечь в случае чего. Да разве мог предположить Егорушка, что ты вот так у меня очутишься. Но судьба она штука странная… Вот взяла тебя за руку и привела прямиком ко мне… – Он горько усмехнулся. – Никак Егор с того света посодействовал.