Наконец пилот занял свое место у штурвала, и мы покатили на взлетную полосу. Я бы предпочел не прощаться с Дрого, который вытянул из нас обманным путем лишние деньги, но ради поддержания нашего имиджа в глазах общества помахал ему рукой.

Полет на небольшой высоте над Вольскими холмами (если интересуют подробности – смотри карту) в самолете объемом в пинту не располагает к дружеской беседе, но до Бари оставалось только девяносто минут, и требовалось прояснить кое-что безотлагательно. Я нагнулся к Вульфу и прокричал, перекрывая шум двигателя:

– У меня вопрос!

Он повернулся ко мне. Лицо его было мрачным. Я наклонился ближе к его уху:

– Я насчет общения с туземцами. На скольких языках вы говорите?

Он задумался.

– На восьми.

– А я – на одном. И понимаю только один. Для меня это все несколько усложняет. И я не смогу с оптимизмом смотреть в будущее, если вы не согласитесь на одно условие. Я не могу требовать, чтобы вы переводили мне все подряд, но вам придется делать это при первой же возможности. Я постараюсь быть благоразумным, но если уж прошу, значит, так нужно. В противном случае я могу вернуться в Рим на этой штуковине.

Он стиснул зубы:

– Место для ультиматума выбрано идеально.

– Великолепно! С таким же успехом вы могли бы взять с собой куклу. Я же обещал, что постараюсь быть благоразумным. И потом, я столько лет вам докладывал, что могу рассчитывать на ответную любезность.

– Ладно. Я подчиняюсь.

– Мне нужно быть в курсе дела.

– Я же сказал, что подчиняюсь.

– Тогда давайте начнем. Что сказал Дрого насчет встречи с Телезио?

– Ничего. Дрого знал только, что мне нужен самолет, чтобы добраться до Бари.

– Телезио будет встречать нас в аэропорту?

– Нет. Он не знает, что мы прилетаем. Я сначала хотел расспросить о нем Хичкока. В тысяча девятьсот двадцать первом Телезио убил двух фашистов, которые загнали меня в угол.

– Убил? Чем?

– Ножом.

– В Бари?

– Да.

– Я думал, вы черногорец. Что вы делали в Италии?

– В те времена я был легок на подъем. Послушай, я принял твой ультиматум, но вовсе не собираюсь давать тебе отчет о том, что делал в молодости. По крайней мере, не здесь и не сейчас.

– Как мы будем действовать в Бари?

– Не знаю. Раньше там не было аэропорта. Поэтому я понятия не имею, где он находится. Посмотрим.

Он отвернул голову к окну, а через минуту снова повернулся ко мне:

– Кажется, мы летим над Беневенто. Спроси у пилота.

– Не могу, черт возьми! Я не могу никого ни о чем спросить. Спросите сами.

Он пропустил мое предложение мимо ушей.

– Это, должно быть, Беневенто. Взгляни на него. Римляне разбили здесь самнитов в триста двенадцатом году до нашей эры.

Он пускал пыль в глаза, и я это оценил. Всего лишь два дня назад я поставил бы десять против одного, что в самолете Вульф не сможет вспомнить вообще ни одной даты. А тут он болтал про то, что было двадцать два века назад.

Я повернулся к окну, чтобы взглянуть на Беневенто. Вскоре впереди и слева взгляду моему открылось море и я познакомился с Адриатикой. Мы снижались, и я любовался тем, как вода блестит и переливается на солнце.

А затем появился Бари. Часть его, беспорядочно разбросанная по вдающейся в море косе, судя по всему, не имела улиц, а другая, тянувшаяся вдоль берега к югу от косы, равномерно рассекалась прямыми улицами, почти как в центре Манхэттена, только без Бродвея. Самолет приземлился.

А теперь, пожалуйста, вспомните предупреждение, с которого я начал. Как уже упоминалось, самые важные события излагаются здесь со слов Вульфа.

Итак, было пять часов вечера апрельского воскресенья, Вербного воскресенья. Конечно, наш самолет прилетел вне расписания, и Бари не был столицей, но при всем том во мне теплилась надежда увидеть признаки жизни в аэропорту. Но нет. Он как будто вымер.

Конечно, кто-то находился на контрольной вышке и в маленьком здании, куда вошел пилот, вероятно доложить о прибытии, но и только, за исключением трех мальчиков, кидавшихся камнями в кошку.

Вульф узнал у них, где находится телефон, и пошел позвонить. Я караулил вещи и наблюдал за маленькими паршивцами. Коммунисты, должно быть, решил я, раз обижают кошку в Вербное воскресенье. Потом я вспомнил, где нахожусь, и подумал, что с таким же успехом эти огольцы могут быть юными фашистами.

Вернулся Вульф и сообщил:

– Я дозвонился до Телезио. Он сказал, что охранник, дежурящий перед зданием, знает его и не должен видеть нас вместе. Телезио дал мне номер телефона. Я позвонил и договорился, чтобы за нами прислали машину, которая отвезет нас на встречу с ним.