И это приносило результаты.

Девочка впитывала грамоту как губка. Она выводила пальцем буквы и чувствовала, как в нее проникают слова. Даже кухарка удивлялась: никто из слуг, кроме кранина, не умел писать по-голландски. Старуха сидела у очага, подперев рукой щеку, но ее слабые глаза постоянно косились в сторону маленькой «индо».

Однажды кухарка даже назвала ее «нонни», что означает «маленькая госпожа». Девочка удивленно вскинула голову, но промолчала и вскоре вернулась к своему письму.

Но обе они знали, что в этом случайно вылетевшем слове заключена правда. Оно лишь подтверждало то, что и без того было ясно всем.

Потому что девочка, которая писала голландские слова, принадлежала миру белых сестер. Отныне повариха стала терпимее относиться к маленькой «индо». Окружавшая Кристиен атмосфера всеобщей неприязни постепенно рассеивалась.

«И все это слова», – думала малышка.

Кухарка сидела на земле. Дым ее очага поднимался вверх, к просвеченным солнцем листьям бананового дерева. Уперев локти в живот, старуха в задумчивости потирала пальцами лоб. Ее волосы были совсем белыми. Когда-то давным-давно один человек острым ножом вырезал ее сердце и бросил его в море. Старуха подняла голову, уставившись куда-то в пустоту.

Она должна считать себя счастливицей, что белые сестры так долго держат ее на службе. Потому что, если однажды они захотят от нее избавиться, ей некуда будет идти. Поэтому кухарка и считала себя счастливой.

Тем не менее больше всего на свете ей хотелось бы умереть.

Так, за делами, незаметно село солнце, и девочка поднялась, чтобы отправиться на вечернюю молитву. Теперь она не сомневалась, что солдат за ней вернется. Он сделает, как обещал.

Но дружба с Тинеке оказалась недолгой.

Тоска по дому продолжала мучить девушку, даже занятия с неуклюжей «индо» не смогли ее преодолеть. Она глубоко въелась в душу юной послушницы и, когда та уже думала, что поборола ее навсегда, дала о себе знать в виде болезни.

Поначалу думали, что это дизентерия, которой мучились в этих широтах почти все белые. Однако лечение не помогало. Состояние Тинеке ухудшалось. Кожа ее высохла, испражнения стали красными от крови. Глаза помутнели, словно покрылись матовой пленкой.

Потом на руках и животе девушки появилась сыпь. Тинеке часто рвало, поэтому она перестала выходить из спальни даже днем. Кристиен напрасно ждала ее на лестнице.

Опасаясь за жизнь Тинеке, сестры решили отправить ее за море. Для юной послушницы это означало поражение, которое она сильно переживала. Однако даже это не могло заглушить ее радости от предстоящего свидания с домом. Когда же Тинеке оглядела свое бледное, костлявое тело в постели, ей стало по-настоящему страшно. Она не хотела умирать.

Тинеке лежала на койке, сложив руки на груди, и плакала от счастья. Душой она уже переместилась домой и гуляла рядом с Девой Марией, своей небесной матерью, по райскому саду. Тинеке больше не было в монастыре, а потому ее прощание получилось коротким. Она едва успела собрать пожитки и, конечно же, и не подумала напоследок повидаться со слугами. Двуколка со всеми узлами и сумками уже ждала во дворе, когда сестра Аннике вдруг напомнила об «индо». Она проводила Тинеке к пристройке, где жила девочка, но той не оказалось на месте. Тогда Аннеке решительно распахнула дверь в ее спальню, и Тинеке удивилась тому, что никогда не бывала здесь раньше. Кристиен лежала неподвижно, свернувшись на циновке калачиком. Тинеке опустилась на колени.

В этот момент девочка проснулась. От ее грязного голого тела исходил запах навоза и земли. Кроме того, в каморке не было окон, и свет едва просачивался сквозь плетенные из бамбука стены. Все было так не похоже на чистые спальни белых сестер.

Девочка смотрела куда-то мимо Тинеке, словно продолжала спать. Ее тело тут же покрылось капельками холодного пота. Тинеке поцеловала малышку в обе щеки и вышла.

Уже на корабле Тинеке вспомнила, что забыла подарить своей подопечной серебряное распятие, висевшее у нее на шее.

Но было поздно.

Спрятанные в шкафу письменные принадлежности тоже следовало бы отдать Кристиен.

И девочка осталась с монахинями – куда ж ей было еще податься? Через несколько лет она стала посещать монастырскую школу.

Отцы ее одноклассниц работали в конторах торговых домов, городском управлении или на железной дороге. На уроки каждое утро девочек привозили рикши на тележках и повозках-бекаках. В классе пахло одеколоном и свежим бельем. Хрустели накрахмаленные нижние юбки, кружева и банты слепили белизной. Юные модницы хихикали и перешептывались, демонстрируя друг другу новые веера и брелоки. Они походили на порхающих над лугом бабочек. У большинства были светлые и прямые волосы, как у Тинеке, однако попадались и брюнетки с легким загаром на щеках.

На переменах они играли в саду, отгороженном от монастырской больницы белой стеной, – носились друг за другом, водили хороводы и пели высокими голосами. С Кристиен они заговаривали редко, потому что она всегда держалась в стороне. Постепенно они перестали обращать на нее внимание, и она бродила среди них, как тень.

После уроков за девочками приезжали двуколки, и Кристиен оставалась одна. Так продолжалось несколько лет. За это время маленькая «индо» снова успела почувствовать себя на границе двух стихий. Эта разделительная линия словно разрезала ее на две части.